Сергею Львовичу сообщив письмом,
Что иск приостановлен им надолго.
А жизнь, как прежде, продолжалась, в ней
Встречались и прекрасные мгновенья.
И Александр, становясь взрослей,
Уже постиг смысл множества явлений.
Француз, граф Монфор, педагог его,
Был дружелюбен, прост, добр и беспечен.
Он полюбил питомца своего.
Они гуляли вместе каждый вечер.
Рассказами о Франции своей
Граф вызывал в ребёнке любопытство,
Играл на флейте, рисовал людей,
Вернее, женщин в профиль – томных, грустных…
XVI
У Александра был уж свой секрет.
Он по утрам, вставая очень рано,
Босой, спешил в отцовский кабинет.
Устроившись удобно на диване
Или на кресле кожаном, читал
Вольтера и весёлого Пирона
И жизни новый мир воспринимал.
Читал он быстро, жадно, упоённо.
Язык французский лёгок был и резв.
На русском языке книг было мало.
Когда же в шкаф отцовский вдруг он влез,
Иные книги перед ним предстали.
Запретные, на русском языке,
Об истине, царях, любви, открытой…
Не читанные громко, вслух никем,
Они таили множество открытий.
Всё прочитал, осмыслил, всё вобрал
В себя отрок, познав душой отраду.
Никто из окружающих не знал
Об этой светлой тайне Александра.
XVII
Когда, за что проштрафился Монфор —
За склонность к пьянству, к мотовству и к картам —
Но изгнан был. И вот, с недавних пор,
Иной француз, Руссло, напрасно тратит
На Александра время. Никогда
Монфора Александр не забудет.
Для мальчика в нём не было вреда.
Руссло же горд, спесив и зол, и нуден.
Но нравятся родителям его
Манеры и изящные кривлянья.
Не принял Александр ничего
От Руссло, против всяких ожиданий.
А дни спешили, Александр рос,
И этот факт был для отца досаден.
И у родителей возник вопрос —
Куда определить им Александра?
Василий Львович, дядя, обещал
Отдать его в учение, в столицу,
Хотя и сам он не предполагал,
Как это всё потом осуществится.
XVIII
И вот уж полон самых разных дум
О Петербурге недоросль юный.
Уже Москвы он не приемлет шум.
Уже светлеет лик его угрюмый,
Наполненный изысканной мечтой.
И ожидая новых изменений,
Торопится он к жизни не простой,
Спеша попасть скорей в иное время,
В простор свободы мысли и ума,
Своих поступков и своих суждений,
Туда, где жизнь энергии полна,
В эпоху новых, светлых возрождений.
Москва, старух и стариков оплот,
Ему уже изрядно надоела.
И мальчик ожиданием живёт,
И взгляд его пронзает дали смело.
И видит вновь он, словно наяву,
Великую и гордую столицу.
Но он не может не любить Москву.
Храня о ней лишь радостные мысли,
Родной Москвой не мог он не гордиться.
XlX
Спешит, уносится коляска вдаль
И оставляет в прошлом чьё-то детство.
Но Александру прошлого не жаль.
Иные чувства ощущая сердцем,
Он вспоминает прожитые дни.
В них нет особых, золотых мгновений.
И всё же дали мальчику они
Волшебное, таинственное время,
В мгновеньях чьих он смог постичь себя
И осознал суть истины великой,
Поэзию превыше всех любя,
В её просторы тайные проникнув.
Наполнившись явлением страстей
И чувств, ещё не вспыхнувших словами.
Был молчалив и тих он, вместе с тем
Уже и думал, и мечтал стихами.
Весь вид его, рук быстрых каждый жест
И живость глаз предупреждали словно
О том, что в нём особенное есть.
Великий путь ему был уготовлен.
XX
А впрочем, он об этом знать не мог.
Прощаясь с детством жарким знойным летом,
Из тысячи невидимых дорог
Избрав одну, он шёл к мечте заветной,
Осмысливая истину добра
И зёрна лжи отбрасывая смело,
Предчувствием прекрасного горя.
Судьба его, наверно, не хотела
Зря рисковать, стараясь уберечь
От злых ударов Случая слепого,
Спеша его от них предостеречь.
Но сам поэт был мнения иного.
Он не таился, не скрывал себя
И жил всегда, любой беде открытый,
Лишь истину осознанно любя,
К красивой лести относясь сердито.
Ложь ненавидя, недомолвки прочь
Отбрасывая – так уж был приучен.
Спеша свои невзгоды превозмочь,
Он не хотел и не умел быть скучным.
XXI
И всё-таки он детство вспоминал,
Льва – братика, сестрёнку Ольгу. Может,
Он не грустил о них и понимал,
Что и они о нём не плачут тоже.
Тень отчуждения легла давно
Меж ними – в детстве часто так бывает.
Но он их помнит, любит всё равно,
Хотя не очень часто вспоминает.
Иные отношения с отцом
И с матерью его, довольно строгой.
И всё же он держался молодцом
И не давал себя руками трогать
И их упрёки не воспринимал.
И на него порою находило,
Когда ещё он был довольно мал —
Немало чашек дорогих разбил он.
Считался диким, неуклюжим он
В глазах своих родителей беспечных.
Но с детских лет огонь незримый в нём
Пылал, являя жар любви сердечной.
XXII
Но более всего привязан был
Он к няне, справедливой, доброй, честной,
И в памяти своей всегда хранил
Её рассказы, прибаутки, песни,
Простую, но затейливую речь,
Загадки, шутки, гнавших прочь унынье.
Она сумела в мальчике зажечь
Любовь к старинным сказкам и былинам.
И через них он начал постигать
Простых людей, их чаянья и мысли
И научился сердцем принимать
Их боль, сочувствовать их трудной жизни.
И несмотря на то, что был он мал,
Весьма смышлёный по своей природе,
Он с детских лет своих воспринимал
Величие российского народа.
Внушала няня малышу любовь
К крестьянам, труженикам, не скрывая
Их грусть и горе, их печаль и боль.
Жила в нём вечно та любовь святая.
XXIII
Он летний луг и рощу вспоминал,
Где так стройны, светлы, белы берёзы,
Которым он по-детски доверял
Свои мечты, а иногда и слёзы
Злых, горьких, незаслуженных обид
От матери, порою бессердечной.
В сознании своём он сохранит
С природой доброй золотые встречи,
Юсуповского сада уголок,
Скрываясь где, он предавался лени
И чувствовать себя свободно мог,
И избавлялся от чужих сомнений,
И, к песням птиц прислушиваясь, ждал
Сердечных откровений взрыв искристый,
Как будто он язык их понимал,
Крикливый, беспокойный, голосистый.
С земной природой был он с детства слит.
Лес. Поле. Речка. Пруд… его манили,
Учили вольно и открыто жить
И радостные чувства в нём будили.
XXIV
И помнил он ещё о детстве – миг,
Когда в саду Юсуповском гулял он,
Тяжёлый гул земли в него проник,
И сердце вдруг в груди затрепетало,
И он от удивления притих,
Происходящему вокруг внимая.
Над ним пронёсся беспокойный вихрь,
К земле деревья грубо пригибая.
Зашелестели листья, а затем
Земля заколыхалась, зашаталась.
У статуи стоял он, между тем
Вдруг статуя сама к нему прижалась.
Отпрянул от неё в испуге он
И быстро прочь пошёл аллеей сада.
Так в жизни был впервые удивлён
Случившимся, беспечный Александр.
И чувствуя себя нехорошо,
Был возбуждён он этим тем не менее.
Землетрясение произошло —
В Москве весьма редчайшее явленье.
XXV
Двенадцатый лишь год – короткий срок
Для жизни, просыпающейся только,
Но он уже не чувствовать не мог
Разлуки боль. Как острая иголка,
Она вонзалась в сердце – первый раз
Он покидал родных своих и близких,
Семью, тот круг, где жил легко, резвясь,
Не подвергаясь никакому риску.
Исчезли вдруг все горечи обид,
Которые ещё вчера терзали.
Уже душа, как прежде, не хранит
Наивные и грустные печали.
Уже забыл он поучений смысл,
Родительских премудрых наставлений.
Его ждала совсем иная жизнь,
Живое, бурное, лихое время.
Но, оставляя детство позади,
Не сожалел он об утратах ранних,
Тех милых дней, чьи яркие следы
Готовы скрыться в пелене тумана.
В столицу, в Петербург душа рвалась
Не просто из-за прихоти беспечной.
С ровесниками из иных пространств
России ждёт там Александра встреча.
XXVI
Откуда, кто они, где каждый рос,
Друзьями будут ли все Александру?
Ответить очень трудно на вопрос.
Сначала всем им повстречаться надо.
Таил загадку каждый лицеист.
А их в лицее собралось немало.
Так изменила их в дальнейшем жизнь,
Такие испытания их ждали,
Что трудно было в юные года
Предположить их будущее смело.