Петр. Почему не по моей?
Павел. Доставь это удовольствие мне. Я дело инициировал, я его и отсчитаю. Скандалить, надеюсь, не будешь?
Петр. Не буду. Если ты прочтешь что-нибудь из Книги, то не буду. Сдержусь.
Павел. Да не хочу я ничего читать. Тем более из Книги. У меня к ней неоднозначное отношение. Там иногда на такое наткнешься… но, само собой, в ней есть и здравые места. Даже где-то любимые.
Петр. Вот их прочитай.
Павел. Не хочу.
Петр. Ты, Савл, не злись, но я настаиваю. Что-нибудь коротенькое.
Павел. Коротенькое можно. Ты натолкнул меня на эффектную мысль. Я буду считать, цитируя Книгу. Так мы придадим церемонии дополнительную официальность. Поголосим под приспущенными знаменами… Итак, ты готов указать Земле ее место на карте вселенной?
Петр. Я только что с ней мысленно попрощался.
Павел. Мысленно грешат и мысленно следуют за Ним… Нервничаешь? Испариной покрываешься?
Петр. Начинай.
Павел. Неужели дождались… (поднимает глаза наверх) Прими нас, ибо уже идем мы!
Павел берется за вентиль.
Павел. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, первый и последний. Раз! (крутят вентиль) Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. Два! (снова крутят) А вне – псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду. Аминь. Три! (Петр не крутит) Три!! (Петр не крутит) Ты почему не крутишь?!!
Петр. Она передумала.
Павел. Кто она?!
Петр. Душа. Моя душа решила предоставить им еще один шанс. Мы спустимся на Землю и поищем наследников того духа, ради которого все и затевалось. А не найдем… Тогда никаких хождений на попятные уже не будет. Вперед, мой меньший брат во Христе. Двинули!
Павел. Что же ты за человек – как говорится, съест мой апельсин, да еще и соком мне в глаз брызнет…
Петр. Твои оскорбления ничего не изменят. Я не человек, тут ты на меня клевещешь, но я не стыжусь, что некогда им был. Вынужден сознаться – это далекое время вне всяких сомнений было наилучшим временем моей бесконечной жизни. Вне сомнений – вне всяких, всяких… вне всяких, всяких… вне, вне, вне…
Петр уходит со сцены.
Павел. Оо-хх, что с него возьмешь – как был рыбаком, так и остался…
Ясный летний вечер Дальний угол непопулярного парка – скамейка. Под ней пустой пакет из-под чипсов. На ней Иосиф. Он молод, порывист, совестлив. Обыкновенно одет – рубашка, джинсы, кроссовки. Небольшой рост, несерьезная фигура. Кожа да кости, глаза и сверкание – оно в них неординарно и притягивающе. Было бы неверно утверждать, что истоки всему безумие. Но этого нельзя и отрицать.
Над Иосифом – чуть в стороне, непонятно на чем – сидят Павел с Петром. Вполне вероятно, что они сидят на воздухе. В руках у Павла продолговатый пульт. Наподобие телевизионного – если он нажимает на некую заповедную кнопку, реальность встает на паузу.
Павел ее нажимает. Все сущее, включая Иосифа, временно застывает.
Павел. Долго мы будем ждать? День, неделю, месяц, два?
Петр. Пока не надоест.
Павел. Мне уже надоело. Ты только входишь во вкус, а мне бы отсюда и подальше – сейчас же. Немедленно. Не объяснишь, почему мы ждем именно здесь?
Петр. Это, Павлуша, называется интуиция. От латинского intueri, означающего «пристально смотреть» – чувствуешь связь? Я не совсем, но изволь положить наш пульт ровно посередине. Дай тебе волю, ты никогда реальность с паузы не снимешь.
Петр снимает. Через несколько секунд мимо Иосифа уверенно проходит одноногая девушка на костылях. Это Мария. Грациозная шея, бледные щеки, пронизывающий взгляд. Маленькие серьги, свободная кофта, длинная черная юбка. Лучезарная улыбка на ее интересном лице не играет – она не собирается разыгрывать из себя кого-то без мозгов, но приятного в общении.
Иосиф ей, кажется, понравился.
Мария. Мне можно сесть?
Иосиф. Конечно, конечно. Это общая скамейка – на ней можно и сидеть, и лежать, но в данную секунду на ней лежать затруднительно, потому что на ней уже сидят. Я сижу.
Мария. Я вижу, что вы.
Иосиф. Вы видите меня всего, а я по большей части лишь свои ноги. Что это я говорю! Как же глупо и непростительно… Да вы садитесь!
Мария. В ногах правды нет?
Иосиф. Нет. Ой, ой, опять я не то…
Мария. Успокойтесь. Не переигрывайте.
Мария присаживается.
Иосиф. Гуляете?
Мария. Ага, гуляю.
Иосиф. Мне сегодня тоже дома не сиделось. Какое-то странное предчувствие – как с утра началось, так весь день не отпускает.
Мария. Какое предчувствие?
Иосиф. Странное. Вам непонятно? Хмм… Как будто что-нибудь случится, но, если я не напрягу все свои силы, я этого не замечу.
Мария. Может, и надо замечать?
Иосиф. Мне, думается, надо. Хотя для взаимопонимания с Богом посредничество психиатра нередко требуется. Но это я в общем, не о себе – по ходу разговора… У вас бывают такие предчувствия?
Мария. У меня нет времени на предчувствия. Меня обременяют несколько другие заботы.
Иосиф. Вы о своей болезни?
Мария. Болезни?! Вы называете это так просто – болезнью?!… Следует сказать, что вы, молодой человек, неисправимый оптимист. За чужой счет.
Иосиф. Если я вас обидел, Бога ради, извините!
Мария. Да вы-то тут причем.
Иосиф. Готов побожиться – я тут совершенно не при делах. Так и есть… Трудно, наверное, без ноги?
Мария. Ерунда. Легче, чем без двух. Вопросы у вас, прямо скажем, откровенные. Не заскучаешь.
Иосиф. Вы считаете, что я не скучный?
Мария. Вам это важно?
Иосиф. Скучный я или нет?
Мария. Каким я вас считаю, вам важно?
Иосиф. Разумеется, важно. Как для человека, поклоняющегося величию ненаписанных шедевров – в музыке, литературе, кубической живописи…
Мария. Это глупо.
Иосиф. Что глупо?
Мария. Да все. Я утрирую – глупо полагаться на мнение совсем посторонненго человека.
Иосиф. Почему постороннего?
Мария. А что, родного? Такие родные и костыль сопрут, не поморщаться… Мы даже не знакомы.
Иосиф. Меня зовут Иосиф.
Мария. Еврей, что ли?
Иосиф. Да какой там еврей – мой дед был не без проблем обрусевшим поляком, вот папа в честь него меня и назвал. Я не жалуюсь. Под своей смоковницей кучи не кладу! Отца трудоспособности не лишаю – не подкарауливаю его в темном коридоре с разводным ключом или прочими тяжелыми предметами.
Мария. Вы достойный сын.
Иосиф. Вероятно… не уверен… возможно…
Мария. И чем ваш достопочтенный родитель занимается? Работает, болеет, ищет себя?
Иосиф. Он зарабатывает деньги. Точнее, не он сам, а его фирма. Я в этом деле ничего не понимаю. Мне больше нравится работать с засохшим деревом – плотничать, так сказать.
Мария. Так вы плотник?
Иосиф. Я пока что студент. Вот изучу ненавидимые мной финансы, размешаю ложку воды в коробке с сахаром и стану настоящим плотником. Смастерю мельницу, гондолу, пятиметрового снеговика из дуба или баобаба… Да что мы все обо мне и обо мне – вас саму как зовут?
Мария. Мое имя Мария.
Иосиф. Можно я буду называть вас Машей? Меньше букв, больше теплоты?
Мария. Называйте.
Павел. Как их зовут?!
Петр. Этот парень еще и плотник…
Павел. Подозрительное совпадение… Ты все подстроил?
Петр. Не говори глупостей – ты знаешь, что за этим миром мы можем лишь наблюдать. Еще мы в праве его уничтожить, но в ход событий мы этим никак не вмешаемся. Поскольку никаких событий уже не будет.
Павел. Невелика беда, переживем… Все только с облегчением вздохнут.
Петр. Кто все?
Павел. Слова мудрых уточнению не подлежат. Понимай, как понимаешь.
Иосиф. А что вы, Маша, обычно делаете одинокими вечерами? В кривых когтях ненасытного сумрака!
Мария. В депрессии я предпочитаю музыку слушать – завывание вольного ветра, стук дождя по стеклу, тиканье часов. Это и есть моя музыка.
Иосиф. В ваших словах прослеживается что-то… не ваше. Что-то от прежних людей, знавших о правде жизни побольше, чем мы.
Мария. Прежние люди ничем не отличались от нас. Те же слабости, те же радости. Те же глупости.