И стоило ли напрягать слух, чтобы услышать липкие тягучие слова от постороннего, но вдруг ставшего совершенно неприятным человека?
– Ни этот громобой со своими штабными значками, ни его ставленник не способны поднять ослабевшую экономику. Они привыкли только тратить деньги. А где их взять?
– О, конечно, – саркастически заметил плотный сеньор. – Умение Джона Копполо делать деньги общеизвестно.
– Криминальный шлейф? Ну и что! Стране нужен Босс!
– Боюсь, что в данном случае Боссу нужна страна…
– Пусть так!
– …одна большая «Фишэмпайя», один огромный комбинат.
– Да! – с жаром воскликнул его оппонент.
– Сохрани Боже! – искренне сказал сеньор Алехандро.
– Не сохранит, не надейтесь, – Противный голос невидимого собеседника насмешливо задребезжал. – И вышвырнет из страны зарвавшихся гринго.
– Посмотрим, – философски произнёс бизнесмен.
– Сомневаетесь?
– Да. Ведь националистические лозунги используют перед выборами все кандидаты. Но кто из них по-настоящему рискнёт ссориться с американскими компаниями?
– Джон Копполо! Только он. Осталось потерпеть несколько месяцев и всё станет ясно.
– Всё же позволю себе не согласиться… Знаете, есть ещё одна фигура, которая не по зубам Вашему Джону. Уж Бисонского-то монстра ему не переварить… Подавится.
Я прищурился. В своей словесной пикировке коммерсанты никак не могли обойти хозяина наших гнилых Бисонских дебрей. И имя дона Перейры выплыло как само собой разумеющееся.
– Как Вы сказали? Бисонского монстра? Ах-ха. Да дон Перейра глубокий старик и вся его империя – колосс на глиняных ногах. Тронешь пальцем и рассыплется.
– Не знаю, не знаю. Дон владеет не только землями несчастной заморенной Бисонии, согласитесь? Кстати, Вам должно быть известно об открытых геологами-северянами нефтяных пластах. Это в предгорьях Бисонского хребта к востоку от солончаков…
– А-а! Красивая сказка, не более.
– Вот как? – усмехнулся в свою очередь сеньор Алехандро.
Я поморщился, в забывчивости больно прикусив ноготь мизинца – обнаруженная перед войной нефть была не такой уж призрачной. Мы бывали в тех местах и видели попытки бирлов соорудить некое подобие буровых вышек. А в период муссонов, всё ближе к концу военных действий по армии вдруг поползли грязные и невозможно тяжёлые слухи – нефть и есть причина последнего конфликта. Верить не хотелось – всё-таки первая стычка вокруг Солёного озера произошла давным-давно, задолго до нефти и даже до моего рождения, ещё при британской администрации.
– Дряхлый дон придумал байку про нефть, чтобы подороже продать эту нищую землю.
– Кто же купит её? Правительство?
– Скорее всего.
– Но ведь концерн MBG всерьёз пытается стать там концессионером. И кажется, дону была предложена неплохая доля.
– Полная ерунда, уверяю Вас. Дон дурит жадных и доверчивых гринго так же, как и всех. После смерти сына он стал совершенно непредсказуем. Вы слышали о Массимо Перейре?
– Увы, только слышал. Мой племянник служил вместе с ним и рассказывал как он погиб.
Я заёрзал в своём кресле. Боже, как тесен мир!
Новая волна старых воспоминаний заставила меня сузить глаза. Массимо, один из «бородачей-прикрышек»! О гибели этого человека мне никто не рассказывал – его смерть я видел сам.
– Фронтовая авиация. Он летал на каком-то старом «Спитфайере», да?
– Да, кажется…
О, как далеки они от правды. Я скривил рот.
В те тяжёлые дни наш батальон с трудом, но вернул Волчью заставу, были серьёзные потери с обеих сторон. С последней уже захлебнувшейся контратакой бирлы сбили один из прикрывавших нас вертолётов и расстреляли в воздухе выпрыгнувшего из горящей машины лётчика. Это и был Массимо, сын и наследник старого дона, главы семейства Перейра. Так и упал в болото, не успев раскрыть парашют.
И остался для всех, знавших его, весёлым тридцатилетним бородачом.
– Не стоит спорить, за что его уважали больше – за простецкий нрав, за смелость или за потенциальное богатство. Ведь верно?
– А мне думается, что и так всё было ясно, – Послышался смех, больше похожий на кашель неисправимого курильщика. – Впрочем, теперь это не имеет никакого значения.
Массимо Перейра… Я не был знаком с ним, да и не мог быть знаком – этот красавец кондор летал слишком высоко. И видел я его лишь однажды (он с интересом наблюдал, как наш Штольц занимается с нами боевой подготовкой), но то, что вместо трёхпалубной океанской яхты он выбрал пятнистую «Анаконду» и воевал плечом к плечу с нами, немного удивляло и льстило. Конечно, он сражался за свою землю не в переносном, а в прямом смысле. Но тем более!
– Он упал к бирлам.
– Нет, прямо посередине.
Бизнесмены за спинкой моего кресла рассказывали друг другу какие-то немыслимые подробности взятого в плен трупа Массимо, парламентёрских переговоров и большого выкупа.
Ничего этого не было. Наши парни нашли его тело сразу и оттащили подальше. Издеваться над поверженными вражескими лётчиками считалось особым кайфом с обеих сторон.
Старого дона, не постеснявшегося на следующий же день прибыть лично в сопровождении четырёх затянутых в траур женщин и легиона телохранителей, я больше никогда не видел. Бог спустился с местного Олимпа лишь на мгновение и, еле слышно произнеся сквозь зубы одно слово – «дурак», показал всем, кто здесь настоящий хозяин. Вот и пойми, за кого мы воевали, за несчастных смертных или за дона Перейру?
– А Джон всё-таки станет президентом, – раздался за моей спиной свистящий противный голос. – Помяните моё слово, сеньор Алехандро.
Шоколадная стюардесса с голливудской улыбкой попросила пассажиров пристегнуть ремни. Мы подлетали к побережью Альбарруды.
Родина, здравствуй!
«Ранета», аэропорт к северу от Санта-Ви, считался международным и несмотря на постоянный ремонт и перестраивания, основное предназначение оправдывал. Ему было очень далеко до «Даллеса» или мадридского «Барахаса», но для нашей маленькой Альбарруды он был суперсовременен.
В багажном зале креол-таможенник равнодушно посмотрел на меня и ткнул пальцем в бутылку настоящего ямайского рома, основную ценность, содержащуюся в моём потёртом рюкзаке. Я усмехнулся – кроме рядового Фабундоса, придраться было не к кому.
– Вода с верховьев Амазонки, – парировал я немой вопрос, честно глядя ему в глаза. – Целебная. Для бабушки.
Он не поверил. Губастый рот растянулся в улыбке, зрачки скосились на мясистую спину начальника смены, пальцы сделали интернациональный жест – проваливай!
Сопровождавший нас консульский работник, ещё раз сверив обратные документы, облегчённо вздохнул и быстро исчез в стафф-помещении. Трое из великолепных, обвешанные серпантином и шумными родственниками, прошли мимо меня, сделав вид, что не знакомы, и хозяйским шагом направились через всё здание к выходу. Четвёртый, Эрнесто, приобняв щебечущую сестрёнку-малолетку, на миг остановился и протянул на прощание руку:
– До скорого, Дэн.
Я с достоинством пожал его узкую сухую ладонь и, кивнув, проводил бесстрастным взглядом – мне не приходилось рассчитывать на пышную встречу ни в Каррате, ни тем более здесь.
Ну что же, я почти дома. Льготный автобус в нашу Богом забытую Бисонию отправится ближе к вечеру. Торопиться было некуда. Я прошёлся по вокзалу, заглянул в бутики и сувенирные киоски, кажущиеся девственно нетронутыми даже после рождественских распродаж. Поглазел на осликов, жующих траву возле ангара (служебные, что ли?), на взлетающий самолёт и, наконец, пристроился на огромном подоконнике в зале ожидания, собираясь перекусить. Кафе было дороговато для меня. Булка с сыром, кусок копчёной колбасы и стаканчик йогурта – презент авиакомпании – дожидались своего часа.