– Натуралиста, – подсказала Дитте, произнеся это слово медленно и четко. – Это человек, который изучает природу: растения и животных.
– Натуралиста, – повторила я и закрыла книгу. – Ты расскажешь мне сейчас историю?
– О чем бы рассказать тебе? – Дитте сделала задумчивый вид, но на ее лице была улыбка.
– Ты знаешь о чем.
Дитте откинулась на спинку стула, и я уютно расположилась у нее на коленях, положив голову ей на плечо.
– Ты подросла за год, – сказала тетя.
– Но я все еще умещаюсь здесь.
Я прижалась к Дитте, и она обняла меня.
– Когда я впервые увидела Лили, она готовила суп из водяного кресса и огурцов.
Я закрыла глаза и представила, как мама помешивает суп в кастрюле. В своем воображении я пыталась одеть ее в обычную одежду, но она отказывалась снимать фату, в которой была на фотографии в спальне папы. Я любила этот снимок, потому что на нем папа смотрел на маму, а мама смотрела прямо на меня. «Фата попадет в суп», – подумала я и улыбнулась.
– Готовила Лили под руководством своей тети – мисс Фёрнли, – продолжила Дитте, – очень высокой и деловой женщины, которая была не только секретарем нашего теннисного клуба, где произошла эта история, но и директрисой маленького частного колледжа для девушек. Лили там училась, а огуречный суп, судя по всему, входил в учебную программу.
– Что такое программа? – спросила я.
– Это список предметов, которые изучают в школе.
– А у меня есть программа в школе Святого Варнавы?
– Ты совсем недавно начала учиться, поэтому в твоей программе есть только чтение и письмо. Тебе добавят другие предметы, когда ты станешь старше.
– Какие предметы добавят?
– Надеюсь, что-то менее обыденное, чем суп из водяного кресса и огурцов. Можно дальше рассказывать?
– Да, пожалуйста.
– Мисс Фёрнли настояла, чтобы Лили приготовила обед для всего нашего клуба. Суп получился ужасным. Все так считали, а кто-то даже сказал об этом вслух. Наверное, Лили услышала эти слова, потому что ушла на кухню и стала вытирать совершенно чистые столы.
– Бедная Лили! – воскликнула я.
– Возможно, ты будешь думать по-другому, когда дослушаешь эту историю до конца. Если бы не тот ужасный суп, ты бы никогда не родилась.
Конец истории я знала и затаила дыхание, слушая дальше.
– К моему удивлению, твой отец каким-то образом доел свою порцию. Он отнес тарелку на кухню и попросил у Лили добавку.
– Папа и добавку съел?
– Да, съел. Во время еды он задавал Лили вопросы один за другим, и за пятнадцать минут она превратилась из стеснительной и неуклюжей девушки в уверенную в себе молодую женщину.
– О чем папа ее спрашивал?
– Чего не знаю, того не знаю, но, когда он доел суп, казалось, что они знают друг друга всю жизнь.
– Ты догадалась, что они поженятся?
– Ну, я помню, что подумала: как хорошо, что Гарри умеет варить яйца, потому что Лили терпеть не могла проводить время на кухне. В общем, да, я подумала, что они поженятся.
– Потом родилась я, и Лили умерла.
– Да.
– Но, когда мы о ней говорим, она оживает.
– Никогда не забывай об этом, Эсме. Словами можно воскрешать.
Новое слово. Я вопросительно взглянула.
– Это значит возвращать из мертвых, – пояснила Дитте.
– Но Лили к нам никогда не вернется по-настоящему.
– Нет, не вернется.
Я затихла, пытаясь вспомнить продолжение истории.
– Потом ты пообещала папе, что станешь моей любимой тетушкой.
– Да, правильно.
– И что ты будешь всегда на моей стороне, даже когда со мной будет трудно?
– Я такое говорила?
Я повернулась, чтобы увидеть ее лицо. Дитте улыбалась.
– Это то, что Лили хотела бы услышать от меня. И я говорила совершенно искренне.
– Конец истории, – сказала я.
Апрель 1891
Однажды утром во время завтрака папа сказал:
– Слова на букву С, возможно, вызовут волнение ввиду фиктивной величины всевозможных вариантов.
Мне понадобилось меньше минуты, чтобы разгадать загадку.
– Фиктивной начинается на Ф, а не на В, – сказала я.
Папа не успел еще кашу проглотить – так быстро я ответила.
– Я думал, тебя слово всевозможных смутит.
– Оно тоже на В начинается и означает различных.
– Ответ принимается. Теперь скажи, какое определение тебе нравится больше всего, – папа протянул страницу черновика через кухонный стол.
Прошло три года после праздничного пикника в честь букв А и B, но они все еще работали над гранками для буквы C. Текст на странице уже напечатали, но некоторые строчки были зачеркнуты, а поля исписаны примечаниями папы. Если ему не хватало места, он приклеивал клочок бумаги к краю страницы и писал на нем.
– Мне нравится новый вариант, – сказала я, указывая на клочок бумаги.
– Что там написано?
– «Абы знать правду, пошли за юницей и услышишь ответ из ее уст».
– Почему он тебе нравится?
– Слова какие-то необычные, звучат забавно.
– Это просто старинные слова, – папа взял черновик и перечитал то, что он написал. – Видишь ли, слова со временем меняются: их вид, звучание, иногда даже их значение. У слов своя история, – он провел пальцем по предложению. – Если заменить их другими, то предложение будет звучать по-современному.
– Кто такая «юница»?
– Девушка.
– И я юница?
Папа взглянул на меня и слегка вскинул брови.
– Мне скоро десять исполнится, – напомнила я ему.
– Десять, говоришь? Ну, тогда нет вопросов. Оглянуться не успеешь – и ты уже юница.
– Cлова и дальше будут меняться?
Ложка остановилась на полпути к его рту.
– Возможно, но я думаю, если значение слова будет записано в Словарь, оно станет постоянным.
– Получается, вы с доктором Мюрреем можете дать словам любое значение, какое захотите, и нам всем нужно будет использовать их такими вечно?
– Конечно нет. Наша задача – прийти к согласованию. Мы обращаемся к литературным источникам, чтобы понять, как слово используется, потом придумываем ему определение, которое будет общим для всех значений. Это называется научным подходом.
– Что означает то слово?
– Согласование? Оно означает, что все согласны.
– Вы всех спрашиваете?
– Нет, умница моя, но вряд ли найдется книга, с которой бы мы не сверились.
– А книги кто пишет?
– Разные люди. Ну, хватит вопросов! Ешь кашу, не то в школу опоздаешь.
* * *
Прозвенел звонок на обед, и я увидела Лиззи. Она смущенно стояла на своем обычном месте за школьными воротами. Мне хотелось броситься к ней, но я сдержалась.
– Не показывай им свои слезы, – сказала она, взяв меня за руку.
– Я не плакала.
– Ты плакала, и я знаю почему. Я видела, как они тебя дразнили.
Я пожала плечами и почувствовала, как слезы снова наворачиваются на глаза, поэтому я стала смотреть себе под ноги.
– Почему они тебя дразнили?
Я подняла обожженные пальцы. Лиззи стиснула их и поцеловала, а потом так звучно чмокнула меня в ладошку, что я не смогла удержаться от смеха.
– У половины из них отцы с такими же пальцами, – сказала она.
Я удивленно посмотрела на нее.
– Святая правда! У тех, кто работает на литейном заводе, ожоги, словно клеймо, трубят на весь Иерихон[5] об их ремесле. А их малявки – негодяи, если дразнят тебя.
– Но я от них отличаюсь.
– Мы все друг от друга отличаемся, – ответила Лиззи, но она не поняла, о чем я хотела сказать.
– Я как слово alphabetary[6], – пояснила я.
– Никогда такого не слышала.
– Это одно из слов моих дней рождений. Папа говорит, что оно устарело и никто его больше не использует.
– Ты и в классе так разговариваешь? – засмеялась Лиззи.
Я снова пожала плечами.
– У них другие семьи, Эссимей. Они не привыкли говорить о словах, книгах и истории, как ты и твой отец. Некоторые люди чувствуют себя лучше, когда унижают других. Вот вырастешь, и все изменится. Обещаю!
Мы шли молча, и чем ближе подходили к Скрипторию, тем легче мне становилось.
Перекусив бутербродами на кухне вместе с Лиззи и миссис Баллард, я прошла через сад в Скрипторий. Работники доктора Мюррея, занятые либо обедом, либо словами, один за другим подняли головы, чтобы посмотреть, кто пришел. Я тихонько села рядом с папой. Он освободил немного места, и я достала из ранца тетрадь, чтобы выполнить домашнее задание по письму. Когда я закончила, я соскользнула со стула под сортировочный стол.