– Хочу, – тут же согласился мальчик. – Так хочу, что даже сила из рук ушла. А мне ещё мастера своего найти надо – он где-то здесь, в ополчении, – да на правый берег нужно успеть вернуться.
– Эк тебя занесло на ночь глядя, – покачал головой шофёр. – Не мог завтра прийти?
– Дождь-то сегодня льёт, а он дождевик забыл. Вот и несу ему, – мальчик указал на плащ.
– Ну, это правильно, – сказал шофёр. – Ты вот что, имей в виду, если будешь очень запаздывать, загляни сюда: коли будет возможность – подхвачу. Звать-то как тебя?
– Вовкой, – улыбнулся мальчик.
– А меня Иваном Пахомычем зовут, кормильца нашего – Семёном Ивановичем – очень полезный человек. А это наш доктор – Ниночка.
Подошёл повар и протянул Вовке миску с гречневой кашей, ложку и ломоть ржаного хлеба.
– Это… мне? – дрогнувшими руками нерешительно взял он еду.
– Ну а кому же ещё? – усмехнулся Семён Иванович.
– Спасибо, – не отрывая взгляда от миски, сказал Вовка.
– Что ты на неё смотришь, как в зеркало? Кашу есть надо, пока горячая, – шутливо заметил шофёр.
Мальчик, наслаждаясь каждой ложкой этого аппетитного кушанья, стал есть. Все смотрели на него и улыбались. А он, быстро управившись с кашей, корочкой дочиста вытер миску и вернул её.
– Вкусно-то было, не передать. Спасибо.
– На здоровье, – ответил повар.
– Иван Пахомыч, – обратился к шофёру мальчик, – у вас случайно не найдётся, чем подошву на ботинке подвязать, чувствую, вот-вот оторвётся.
– Сейчас поищу, погоди маленько.
Покопавшись в кабине, он принёс Вовке сантиметров сорок красного провода. Мальчик накрепко привязал им к ботинку подошву, и сказал:
– Спасибо вам за все. До свидания.
И зашагал дальше. Он заметил, что начало вечереть. В ясную погоду было бы ещё совсем светло, но пасмурное небо быстро приближало сумерки. Бой, слышимый отдалёнными стрёкотом и хлопками, внезапно приблизился. Автоматная очередь раздалась где-то рядом, и он услышал, как пули выбили из какой-то преграды каменные осколки.
Мальчик, прячась за укрытиями промышленной зоны, стал пробираться к передовой линии обороны. Вот и последняя стена, а точнее – угол небольшого строения. В десяти шагах от него – окоп. В нём, на некотором удалении друг от друга, виднеются спины защитников. Это ополченцы. На них несколькими группами, строча из автоматов, наступают немцы. У наших бойцов винтовки. Редкие выстрелы ополченцев наступающих немцев не пугают.
Вовка похолодел: защитников раза в два меньше нападающих. И тут по врагу с левого фланга ударил пулемёт. Очередями он выкосил десятка полтора сзади бегущих фашистов и стольких же вынудил залечь в грязь, не давая присоединиться к атакующим. Остальные же немцы, удачно выскользнувшие из сектора обстрела, рассыпались в цепь и, подбадривая себя криками, продолжали наступать. Их ряды редели, но незначительно. Было ясно, что ближнего боя не избежать.
Два немца уже метрах в пятнадцати от окопа. Один, рослый, весёлый, мчится немного впереди. Защитник в синей стёганой фуфайке стоит в окопе и долго, тщательно, как на занятиях, целится. Раздаётся выстрел. И рослый немец, заваливаясь набок, сбивает с ног своего товарища. Оба падают. «Ух, ты! Здорово», – азартно шепчет Вовка. Ополченец суетливо перезаряжает винтовку, выпрямляется и ждёт, когда поднимется его противник. Но немец, сделав перекат, не встаёт, а выпрыгивает, словно чёрт на пружинке, делает ещё два шага в сторону и, не целясь, прямо от пояса стреляет по ополченцу. Тот вздрагивает и, выпустив из рук винтовку, медленно оседает в окоп.
И в это же самое мгновение немец, поскользнувшись на краю воронки, падает в неё. Больше не выдерживая нервного напряжения, Вовка бросается к окопу. Влетая в него, он краем глаза видит, как из воронки, опираясь на автомат, вылезает немец. Мальчик поднимает винтовку, прислоняет её приклад к плечу, целится. Его противник, внезапно заметив новую угрозу, в рывке перехватывает и вскидывает автомат, но винтовочная пуля на мгновение опережает его. И немец, опрокидываясь навзничь, снова валится в воронку.
Одновременно с ним на дно окопа падает и Вовка. Он ошеломлённо ощупывает грудь, голову – вроде бы всё нормально. Но что же случилось? Боль в плече наводит его на догадку: «Это отдача. А больно-то как». Вблизи, глубоко согнувшись, сидит ополченец. Мальчик подсаживается к нему на корточках, осторожно приподнимает его безвольную голову и узнает в нём мастера.
«Платон Иванович!» – окликает его Вовка.
Однако тот никак не реагирует на это. «Умер», – решает паренёк. И тут его кольнула тревога: «А что с немцем?» Вовка встаёт на ноги и с опаской выглядывает из-за бруствера. Никого. И лишь выпрямившись во весь рост, он замечает носок грязного сапога, видневшегося из воронки. От сердца отлегло. «Убил», – мстительно произнёс мальчишка. И вдруг – тихий стон Садовникова. Радость обожгла мальчика. Он попытался поднять мастера, но безрезультатно. Тогда, желая пробиться к сознанию раненого, громко говорит ему:
– Платон Иванович, я сбегаю за помощью. Вы держитесь. Обязательно дождитесь меня. Я вас очень прошу.
Мальчик вылез из окопа, порывисто огляделся: рядом ни души. Лишь справа и слева на удалении идёт рукопашная схватка. Он огорчённо шмыгнул носом и, не разбирая дороги, побежал к предполагаемому месту стоянки санитарной машины. Однако там стояла лишь полевая кухня. Повар сидел у костерка и подбрасывал в него обломки ящиков. Завидев паренька, привстал и, пока тот переводил дыхание, встревожено спросил его:
– Что-то случилось? Ты нашёл своего мастера?
– Нашёл, – ответил мальчик. – Но он тяжело ранен. И вытащить его из окопа я не могу.
– Понятное дело, – откликнулся повар. – Это и не всякому взрослому под силу. Беги по следам машины, они где-то здесь, недалеко, раненых грузят. А я вот жду, пока бой закончится. Боюсь, и кормить-то некого будет.
Мальчик помчался дальше.
Через полчаса Платона Ивановича вместе с другими ранеными увезли в госпиталь. Проехать с ними хоть часть пути Вовка почему-то отказался. Принесённый им плащ он отыскал у стены. А потом ноги сами повели его к убитому.
Сапог по-прежнему нелепо торчал из воронки. Мальчик, замедляя шаг, подошёл к ней. Воронка диаметром около двух метров была не глубокой. Ноги фашиста лежали на одном её склоне, а его голова и грудь – на другом. Левая рука по запястье утоплена в розовой воде, правая – ремнём автомата, на котором и лежал немец, затянута немного за спину. Каска сползла на его землистое лицо. На груди поблёскивает железный крест. Куртка на животе бурая от крови.
Вовку замутило. Он отвернулся и в четырёх шагах увидел второго мертвеца. Тот лежал ничком. Мальчик подошёл к нему. Каска этого немца, с пилоткой внутри неё, валялась в полуметре от него, автомат лежал ещё дальше. На мощном стриженом затылке видна родинка. Этот фашист был и моложе, и здоровее первого.
Мальчик наклонился над ним и, пытаясь перевернуть немца на спину, ухватился за его плечо, с усилием потянул на себя. Но оно оказалось твёрдым, неподатливым.
– Такого великана с места не стронешь, – озадаченно пробормотал Вовка. – До чего же эти взрослые тяжёлые… А если вот так?
Его проворные руки прокрутили поясной ремень вокруг талии солдата и, высвободив из-под него пряжку, расстегнули её. В первую очередь с ремня фашиста мальчик снял подсумок с магазинами для автомата, затем гранатную сумку с двумя похожими на колотушки гранатами, а потом вытащил и сам ремень. Осмелев, он хоть и с трудом, но все же вынул из его нагрудного кармана документы. И, даже не заглянув в них, сунул их в подсумок с магазинами. Затем вновь надел на ремень снаряжение и вместе с автоматом отнёс за окоп, к той самой стене, из-за которой сегодня наблюдал за боем.
Ещё раз видеть «своего» немца, лезть к нему в воронку и вытаскивать из-под него оружие страшно не хотелось. Но Вовка, сделав над собой усилие, всё-таки пошёл к той злополучной воронке. Вот и она. Повернувшись к ней боком, он осторожно поставил правую ногу на середину её склона, и ребром подошвы ботинка стал выбивать себе что-то вроде ступеньки. Но как только Вовка перенёс центр тяжести на ту ногу, выступ мгновенно смялся, и ноги заскользили вниз. Проводок, поддерживающий подошву, лопнул и пальцы правой ступни, дорывая ботинок, высунулись из него. Нога упёрлась в бедро лежащего немца.