– Надо принимать более активное участие в своей собственной судьбе, Теодора.
Теодора отплыла на противоположный край купели, вылезла на её край и зло взглянула на сестру.
– Вам хорошо известно, Мароция, что после смерти Грациана наша мать пыталась устроить мою судьбу при аргосском дворе и вела переговоры с молодыми князьями германских земель.
– Из этого ничего не вышло. Вы были неинтересны им, сестра.
– Мою руку просили комит Александр и барон Кресченций, причём последний аж трижды.
– Их предложения наша мать отвергла. Почему?
– Потому что, по её мнению, я заслуживала лучшей участи.
– В этом я с ней согласна.
– А я нет. Кресченций оказал нам немалые услуги, он деятелен и храбр.
– И потому он будет надёжным и уважаемым вассалом у сильного господина, но самим господином ему быть не суждено.
Теодора в ответ только вздохнула. Мароция умышленно давила на самые больные места.
– А что теперь, сестра?
– А теперь мне уже тридцать, и для перспективного брака я опоздала лет на десять, а то и больше.
– А вам не кажется, сестра, что наша мать умышленно препятствует вашему замужеству?
– Почему вы так решили, Мароция? Какой в этом смысл?
– Я высказываю вам мысли, появившиеся в моей голове не вчера. Возможности перспективных браков в течение всего этого времени у вас возникали постоянно. Уверена, что ваш брак с любым из беневентских князей, будь то Атенульф или Ландульф, был бы обоюдно интересен и выгоден. Смогла же матушка выдать замуж незаконнорождённую дочь нашего бедного брата Теофило. И как удачно! Её муж теперь герцог Неаполя1.
– Но какой смысл нашей матери оставлять меня в девицах?
– За всем этим опять-таки может стоять папа. Он боится, что ваш брак с сильным правителем на Апеннинах приведёт к возникновению мощного союза против него и коронованного им Гуго. Ведь мы не только сёстры, но и самые близкие и верные друзья, не так ли?
Этого хватило, чтобы Теодора вновь вернулась к Мароции и обняла её ноги.
– Ты знаешь, я никогда не задумывалась об этом, но ты так убедительна, твои доводы так логичны. Неужели это так?
– Да, и наша мать здесь вновь выступает послушной игрушкой в руках своего любовника. Согласиться на твой брак с низкородным вассалом ей не позволяет кровь, а перспективный марьяж пугает её любовника. В итоге ты довольствуешься ласками простого дорифора, а за душой у тебя только то, что оставил тебе наш отец, упокой, Господи, его душу!
Сёстры перекрестились. Мароция исподтишка наблюдала за сестрой, лицо которой приняло весьма скорбное выражение.
– Везде и во всём у нас на пути этот Тоссиньяно, – со злостью в голосе подытожила Теодора.
– Да, это действительно проклятие для нашей семьи.
– Ты когда-нибудь говорила об этом с матушкой?
– Да, и результат этих разговоров налицо. А между тем, если бы не Тоссиньяно, наша судьба могла быть иной, а у тебя и вовсе исключительной.
– Да? Как это могло быть?
– Ну, представь, что при нашей власти в Риме у нас был бы другой папа. Папа, который служил бы нашим интересам.
Теодора согласно кивнула.
– Ты знаешь, что после смерти Людовика Слепого, а по слухам, ему осталось совсем мало в этом мире, у нашего друга Гуго более не будет препятствий, даже формальных, чтобы стать императором? Ну или, точнее, почти не будет.
– Кроме вас, сестра, и вашего мужа, доблестного Гвидо Тосканского.
– Да, именно. Как только наш Гуго узнал, что его недавний покровитель не встаёт более с постели, он не только не поспешил к себе домой, в Бургундию, но напротив, призвал своих вассалов в Италию и одновременно с этим развил бурную переписку с Тоссиньяно. Моим слугам удалось пару раз перехватить их курьеров, и таким образом я узнала о безусловной готовности папы короновать Гуго императором в Риме, как только трон станет вакантным.
– Что же ты тогда будешь делать?
– Увы, но нам с Гвидо не останется ничего иного, как силой тосканских мечей противодействовать этому. При этом мы рискуем подвергнуться интердикту со стороны Рима. Может быть, это не сильно расстроит меня, но для Гвидо, а ещё более для его благонравного брата Ламберта, это станет серьёзным ударом. А ведь если бы папа был в союзе со мной, Гуго самому пришлось бы искать моей дружбы, чтобы нацепить на себя императорскую корону.
– Конечно, конечно. Он бы сделал всё, что ты пожелаешь. И в первую очередь вернул бы тебе Сполето.
– Да, Сполето. Но это были бы не все наши требования.
– Что бы ты запросила у него ещё?
– Ты же слышала, что в начале этого года от очередных родов скончалась жена Гуго, королева Хильда. Моим условием для его коронации в Риме стал бы брак с тобой, моя дорогая сестрица.
Теодора от неожиданности раскрыла рот, а её глаза расширились и вспыхнули необыкновенным огнём.
– Как? Со мной? Я стала бы королевой?
– И быть может, императрицей, сестра моя!
– Императрицей…. Я бы стала императрицей… я… – Никогда даже в самых смелых мечтах Теодора не возносилась так далеко, ей даже стало трудно дышать от такой внезапно открывшейся перспективы.
– Но всё это так и останется мечтой, пока на пути у нас Тоссиньяно. – Мароция нанесла контрольный удар.
Глаза Теодоры сверкнули ярче прежнего.
– Проклятье! Неужели нет никакого способа повлиять на него? Мать, наша матушка, ведь она может обрисовать папе такую возможность!
– Моя милая сестричка, неужели ты думаешь, что наша мудрая и хитрая матушка до сих пор не видит этого? Но всё разбивается о Тоссиньяно, который ведёт свою игру. Если бы он дал согласие на ваш брак с Гуго, его брат моментально лишился бы Сполето, а он сам превратился в ничего не значащую и ничего не решающую фигуру на Святом престоле.
– Он остался бы главой церкви!
– Амбиции папы простираются гораздо дальше, в область светских правителей. Поэтому он никогда не согласится на это. Другое дело, если бы на троне апостола был бы человек, занимающийся исключительно вопросами Веры.
– А ведь именно в этом и заключается миссия епископа Рима! – воскликнула Теодора.
– Да, если бы на троне сидел человек, избранный Римом и в соответствии с законами Церкви. Но ты ведь знаешь, что Тоссиньяно стал папой, переметнувшись из одного епископского кресла в другое, из Равенны в Рим.
– В последние годы это было не раз.
– И что, разве это хоть в какой-то степени служит ему оправданием? Разве человек, преступивший закон, может требовать снисхождения на том основании, что до него этим законом пренебрегали другие?
– Нисколько.
– А разве можно ожидать, что человек, преступно захвативший власть, будет следовать порядку и закону, а не преследовать цели исключительно корыстные и служащие единственно укреплению его узурпаторской власти?
– Нет, но что делать нам, чтобы получилось всё… о чём ты говорила?
Мароция притянула к себе сестру и прошептала ей на ухо:
– Тоссиньяно должен умереть.
Мароция внимательно взглянула сестре в глаза. Она увидела, что та уже мысленно была готова к её словам.
– Да, – также шёпотом ответила Теодора, – но как это возможно сделать? И кто это может сделать?
– Это сделаешь ты.
Вот этих слов Теодора точно не ожидала и отпрянула от сестры.
– Как – я?
– Прежде всего, тише, сестрица. Что тебя удивляет в моих словах? Что для исполнения своей мечты нужно будет что-то предпринять и взять на себя определённые риски? Что русло истории меняют люди, решающиеся на авантюру и на грех?
– Грех убийства, сестра!
– Покарать грешника, узурпировавшего Святой престол, вряд ли заслужит серьёзное порицание небес. Тоссиньяно своим поведением, своим открытым нарушением целибата, своей сугубо светской и посему корыстной деятельностью дискредитирует сам Святой престол, всю кафолическую Церковь. Вспомни, что он разрешил стать епископом малолетнему сыну франкского графа Вермандуа. Что будет плохого, если Церковь очистит себя от этого человека?