-Добрая женщина, - отечески обратился к ней наместник Варфоломей и патетически потряс скованными руками. - Мы мирные путники, пусти нас добром во имя милосердия…
Женщина прервала его.
-Убирайтесь, бродяги, - сказала она, вытирая нос фартуком.
-Эй, не распускай язык, чертова баба, - возмущенно сказал Витвемахер и показал ей аркебузу. - А то всажу в тебя пулю, будешь знать. Богачка.
-Сукин сын, - выразительно произнесла женщина. - Срала я на твою аркебузу.
Она сунула руку под фартук, шевельнула спрятанным на поясе пистолетом.
В этот момент Ремедий узнал ее.
-Бог ты мой, - ахнул бывший солдат. - Да это же Эркенбальда!
Он сразу помрачнел. Вспомнил бывшую товарку по скитаниям. У нее снега зимой не допросишься - с капитаном Агильбертом были два сапога пара. Тот тоже только на оплеухи был щедрый, а что до денег - удавиться был готов за гульден.
Ремедий потянул наместника Варфоломея за рукав. Тот обернулся, и серые истовые глаза уставились на Гааза нетерпеливо.
-Что тебе, неразумное дитя?
-Пойдем отсюда, - сказал Ремедий. - Она нас не пустит.
-Дорожит своим добром? - хищно спросил Варфоломей. Дернул ртом, дрогнул ноздрями.
Эркенбальда щурила глаза, оглядывая толпу оборванцев. В этот момент за ее спиной показался слуга, дюжий парень с ведром в руке. В ведре что-то дымилось, клубилось, парило - явно съестное, судя по запаху. По толпе бродяг пробежало волнение. Запах был мясной.
-А чего, - простодушно сказал парень, - пустили бы божьих людей хотя бы в сарайке переночевать, а, хозяйка? Доброе дело зачтется. А накормить их можно хотя бы этим.
«Это» оказалось вареной требухой, которую Эркенбальда распорядилась скормить свиньям, прежде чем зарезать их на колбасы.
Эркенбальда фыркнула. Ей тоже не по душе было вступать в неравный бой с десятком вооруженных мужчин, пусть даже оборванных и голодных.
-Ладно, пусть, - проворчала она. - Только в дом ни ногой. И посуды не дам. Пусть из ведра хлебают.
В эту ночь они досыта наелись горячих потрохов и заснули вповалку на соломе.
Разбудил их все тот же парень, трактирный слуга. Ранним утром всунул в приоткрытую дверь лохматую голову, впустив в душное пыльное помещение свет холодного осеннего утра, шевельнул тяжелым плечом.
-Хозяйка велела передать, чтоб вы убирались. Ночь прошла.
В полумраке зашевелились тела, громыхнули цепи.
Парень хмыкнул.
-Чудно, - сказал он. - Будто обоз арестантский. Давайте, бродяги, уходите поскорей. Она сказала: если вы еще четверть часа будете пердеть в ее солому, она сама в вас пернет из аркебузы.
И хихикнув, прикрыл за собой дверь.
Варфоломей сел, протер глаза.
-Экая скверная неблагочестивая баба, - заметил он. - Трясется за свое добро, по всему видать. Может, задержаться здесь, дабы сия заблудшая душа…
-Мы торопимся, - сказал Иеронимус.
На опавших листьях, на траве поблескивал иней. Через час солнце растопит его, станет теплее. Только это и утешало Бальтазара Фихтеле. Бывшего студента распирало от возмущения. Надо же, какая гордячка. Со старыми товарищами как со скотом. И впрямь стоило бы проучить ее.