Американские танки «Шерман»,[2] заботливо укутанные белыми простынями, и покрашенные белилами, выстроились в смертоносную линию вдоль бортов моих транспортов. Пушки, со снарядами в стволах, нацелены в сторону, откуда мог появиться вероятный противник.
Наше счастье, что танки были укомплектованы боезапасом и всеми необходимыми принадлежностями, включая электроплитку, сухой паек и обмундирование танкистов.
Залп с одного борта десятка танков мог запросто отправить подводную лодку на дно, даже, если бы в цель попал только один бронебойный снаряд.
История военных действий знает не один подобный случай, потому мои «головорезы» немного ожили и воспряли духом.
С пятого июля в радиоэфире не прекращались крики о помощи.
Суда уходили на дно один за другим. Фашисты уничтожали их без жалости.
И вот я дал команду «Стоп машина!», потому, как мы достигли края, где безраздельно властвовал арктический лед. Лавируя среди многочисленных льдин, суда конвоя по имени «Белый Шерман», застопорили ход и погасили котлы.
Нет дыма – не видно корабля. Игра в прятки началась. Но надо было зайти ещё дальше в логово белого льда. Я дал команду продолжать следовать вглубь, примерно ещё на 20 миль – до тех пор, пока позволяла обстановка. Туда, где борта моих кораблей могут прижать арктические льды, но не смогут достать немецкие подлодки. В течение многих напряженных часов я вел свой конвой в сплошном белом тумане. Седьмого июля мои моряки услышали, как где-то на горизонте взорвался, и был потоплен транспорт «Пэнкрафт». Этим же вечером совсем рядом услышали звук самолёта—разведчика. Но в тумане он не заметил конвой и пролетел мимо. Без приключений, ночью, девятого июля, конвой «Белый Шерман» облюбовал один из фьордов под якорную стоянку в северной части Новой Земли. Окружавший их со всех сторон сверкающий ледник был красив и веял безопасностью! Моряки поздравляли друг друга и расхваливали своего лейтенанта! Я скомандовал команде «Айршира» принять и перегрузить топливо и воду для котлов с транспорта «Трубадур». Потом разрешил всем отдыхать, а офицерам собраться для рекогносцировки. С Архангельском связи все ещё не было, радист выстукивал по секретным каналам с помощью азбуки Морзе шифрограмму, но безрезультатно! В тоже время приносили перехват немецких радиосообщений по конвою PQ–17. Там было сказано, что избежали потопления «только три судна, остальные транспорты конвоя – уничтожены, но поиск оставшихся ведется в настоящее время десятком самолётов разведчиков и подводных лодок». Мы, не обладая настоящей информацией, восприняли радиограмму—перехват исключительно на свой счет. Все снова встали в боевое охранение. Расслабляться было рано. Мы должны провести в этом районе какое—то время, дожидаясь, пока немецкие подлодки получат приказ идти домой и вернутся в базы. Вот тогда и только тогда, конвой «Белый Шерман» получит шанс пройти по кромке арктических льдов к Новой Земле. Нам, главное, дойти до зоны действия Советского флота. Спустя трое суток призывы о помощи и немецкая речь в радиоэфире начал стихать. Я отдал команду держать курс на пролив Маточкин Шар. Впередсмотрящий «Айршира» обнаружил среди довольно высоких волн три шлюпки с экипажем потопленного транспорта «Фэйрфид Сити».
Мы их подняли на борт и напоили горячим чаем. Следующий крик смотрящего был – «впереди гражданское судно!» Мы обнаружили в одной из бухт транспорт «Бенджамин Харрисон». С большим удовольствием он был включен в состав конвоя «Белый Шерман» и шел последним в кильватерном строе.
Белые танки по бортам моего конвоя успокаивали, что ни говори, а десяток «Шерманов», которые смотрят своими орудиями в сторону моря, должны вызывать даже некоторое уважение и у грозного противника. Я так думаю.
В том районе мы и встретили поисковые корабли Северного флота, под чьим конвоем мы благополучно прибыли в город Архангельск.
Уже там, проанализировав всю информацию, которой поделились со мной русские офицеры, я понял эту многоходовую комбинацию, с печальным, для каравана PQ–17, исходом. Мы были приманкой. Большой приманкой из тридцати пяти судов.
На нас должен был клюнуть «Тирпиц» – самый мощный корабль немецкого военно—морского флота, который «сидел» на северных путях, и был для британцев как шило в заднице. Он должен быть ключевой фигурой в операции «Ход конем», которая подразумевала полное уничтожение каравана PQ–17 силами фашистов.
Сидел «Тирпиц» во фьордах Тронхейма и в любой момент мог выйти на оперативный простор и ликвидировать, практически любую группу кораблей, хоть гражданских, хоть и военных. Потому боялись его появления наши адмиралы, как огня! Но! Помешала советская подводная лодка ПЛ К–21. Она обнаружила «Тирпиц» по ходу своего движения и торпедировала его.
Зафиксирован взрыв двух торпед, которые отправили флагман германского Гранд—флит, после «Бисмарка», в ремонт. Но об этом узнали позже. А вернувшийся из разведки самолёт сообщил, что место, где стоял на якоре «Тирпиц», пустое. Началась паника у командования, а «Тирпиц» на тот момент, даже из фьорда не вышел. Корабли охранения все в страхе разбежались кто куда.
Ошибочные данные авиаразведки не перепроверяли, а надо бы.
«Тирпиц» стоял на ремонте, после торпедирования советской подлодкой, и тем самым немного сорвал операцию по своему собственному разгрому.
Он просто не дошел до ловушки, ну а наша судьба особо никого не волновала. В свою очередь узнав о моем конвое «Белый Шерман», британское командование впало в состояние ступора.
С одной стороны, явное нарушение мной их приказа.
С другой стороны – в ситуации, которая создалась после приказа о рассеивании конвоя все действовали как могли, да и сам приказ об оставлении конвоя без охраны, мог быть расценен как грубая, даже преступная ошибка командования.
Но факт вещь упрямая. До места назначения дошли одиннадцать судов.
Одиннадцать из тридцати пяти транспортов горемычного каравана PQ–17. Три из одиннадцати судов, были спасены только потому, что я принял именно такое решение. Я и больше никто. И ответственность лежит только на мне. Пришлось командованию наградить меня крестом за «Доблесть».
А когда я вернулся в Англию, то меня перевели на противолодочный корвет «HMS Thirlmere» – во сто крат более убогий баркас, чем многострадальный «Айршир».
На нем я и дождался известия об окончании войны и, когда сошел на берег, продолжил заниматься своей любимой адвокатской практикой.
Ведь в мирное время столь грамотным, решительным, находчивым и умный людям, как я, на флоте делать абсолютно нечего.
Танки "Шерман"
Дневник медсестры
Облака летят белым—белые,
Помню, ты стоишь загорелая.
Помню, ты молчишь, слеза катится
И сыночек наш в юбке прячется.
Уходил на фронт, обещал прийти
Бабушке, жене, сыну, дочери…
Этот дневник хранят мои родственники. Он написан медицинской сестрой, которая оставила своего ребенка в Симферополе (у младшей сестрички), а сама пошла на передовую выполнять то, чего требовала её душа и сердце – спасать раненых советских бойцов, защитников Севастополя. Её муж, железнодорожник, в первые дни войны был в Бресте (Белоруссия), в гостях у бабушки и о нем не было ни слуху ни духу до конца войны. Весь дневник приводить не буду – приведу некоторые записи из него, которые будут интересны моему читателю:
25 октября 1941 г.
Сегодня затишье. Весь день лил дождь. Чёрное море приобрело серо—стальной цвет. Наверное, именно таким его увидел тот, кто дал морю такое имя. Хотя ещё греки его называли двумя именами сразу: Понт Эфксинский – море гостеприимное – это если штиль, и Понт Аксинский – море негостеприимное – это если шторм. Обошла своих легкораненых (тех, кто не захотел покидать передовую, несмотря на ранение), перевязала. Хорошо быть молодой и красивой, солдаты и матросики все такие послушные становятся. Даже, когда больно – терпят. Знаю, что Симферополь оккупирован. Слухи дошли, что расстреляли всех пациентов Психоневрологической больницы. Звери. На месте совхоза теперь концлагерь «Красный». Говорят, что расстрелы там идут каждый день. Как там мой сыночка, надеюсь, что всё будет хорошо.