Лорелей ненавидела шлем интеграл, от шлема у неё волосы прилипали к голове и к шее, и портилась причёска. Порой Лорелей казалось, что задыхается, и она ёрзала в седле и раскачивала мотоцикл. Хотя Джонни посоветовал ей во время поворотов следовать телом за движениями мотоцикла, а не противодействовать, давалось это Лорелей нелегко.
Прошло почти три часа, прежде чем пытка мотоциклом закончилась. Когда Лорелей снова встала ногами на твёрдую почву, ей показалось, что её приподнимает над землёй.
До полудня оставалось десять минут. Лорелей взбежала в квартиру скорее принять душ, здорово прихорашиваться не стала: натянула тёплые джинсы, серо-голубой свитерок и замшевые ботинки.
Джон поднялся домой, когда она уже была готова выходить. Он переоделся в считанные минуты: они и так опаздывали. Снял только куртку, надел другую, поэлегантнее, и переобулся.
На машине Лорелей они срезали по парку и выехали с противоположной стороны в манхэттенский Ист-Сайд.
Дверь им открыл Ханс.
Лорелей обняла его:
— Привет, братище!
— Эй, не так уж долго меня и не было! – отметил он и дал себя обнять.
— Ну, чего рассюскались? – заворчал Альберт, отец Лорелей. – И так опоздали, а я проголодался. Знаешь, что я терпеть не могу ждать кого-то к столу.
— Это из-за меня. Я возил Лорелей покататься на мотоцикле, и мы припозднились, – вмешался Джон.
— Что? – казалось, что Альберт вне себя от злости. – Да ты как посмел возить мою дочурку на своей адской штуковине? – он фыркнул. Его рослая фигура возвышалась над Джоном, и незадачливый мотоциклист по сравнению с отцом казался тростиночкой.
Лорелей воздела глаза к небу.
— Джонни, отец ненавидит мотоциклы гораздо больше, чем ненавижу я.
— Переняла же ты от кого-то, – шепнул он, недовольно поморщившись. – Я вёл очень осторожно и ехал медленно, – отговорился Джон.
Эллен Леманн подошла к мужу.
— Всё-то ты ворчишь, – упрекнула она его, но он как будто не особо успокоился. – Давайте садитесь за стол, всё уже готово, – добавила Эллен, улыбнувшись гостям.
— Лорелей, как я рада тебя видеть, – сказала Эстер, сноха, и обняла её. – Садись рядом со мной.
Когда первоначальное недовольство улеглось, молодое поколение завязало весёлый и непринуждённый разговор, а старики, хозяева дома, больше ограничивались словами вежливости.
Лорелей время от времени переводила взгляд с матери на отца, она чувствовала, что между ними создалась натянутость, и у неё пропадал аппетит. Джонни же уплетал обед без всяких церемоний, он и дома так ел. Лорелей каждый раз старалась не отстать от него и после еды всегда ощущала тяжесть в желудке от переедания; но на этот раз немного потыкала вилкой и отказалась от десерта.
И всё же желудок давал о себе знать. Несколько часов назад Лорелей даже затошнило. Может, от езды на мотоцикле.
Отобедав, все подняли бокалы за возвращение молодожёнов. Затренькал хрусталь, супруги, за которых пили, поцеловались.
— Я так рада за тебя, – сказала Лорелей, когда они со снохой вышли на застеклённый большими окнами балкон: вокруг них балкон украшали вечнозелёные растения, которые вились до самого потолка. Мужчины уселись на диван в гостиной посмаковать крепкие напитки.
— Я тоже рада. Скоро придёт и твоё время, вот увидишь.
— Не то, чтобы я этого момента ждала с трепетом, уверяю тебя. В любом случае, Джон жениться не собирается; по крайней мере, не в скором времени!
— А кто говорит про Джона? Я имела в виду предполагаемого незнакомца.
— Эстер, да ну тебя!
— Ну, я же шучу! А всё-таки ты могла бы подыскать себе кого-нибудь более предрасположенного к браку, чем Джон.
— Я пока не собираюсь делать решительный шаг.
— Когда встретишь того, кто создан для тебя, сумеешь решиться так же, как решилась я.
— Ну, раз ты уверена! Мне пока о карьере надо подумать; я всё ещё на испытании, – Лорелей охватывала тревога, когда она думала, что вдруг придётся создавать семью и заводить детей до того, как устроится с работой.
— Кстати, как идут дела с тем типом, которого ты защищаешь? Я читала в газетах…
— Ну, мы разрабатываем версию защиты, чтобы ему сократили предполагаемый срок заключения. По фактам выходит, что это он, стало быть, ему дадут срок, но мне надо найти какую-нибудь зацепку, чтобы ему дали как можно меньше.
— Для этого хватило бы полюбовной сделки, – предположила сноха. – Или я ошибаюсь? Я это в каком-то фильме видела.
Лорелей улыбнулась.
— Он о сделке и слышать не хочет. Петеру Уолласу всё ещё никак не верится, что его Линдси умерла. Говорит, что он ей всего лишь надавал пощёчин и что, когда уходил, она была жива и здорова. Но факты не совпадают. Я разговаривала с ним только раз, чтобы узнать от него поточнее, но казалось, что бьюсь головой об стенку молчания и нежелания говорить.
— Нелегко тебе будет докопаться до правды, если он не собирается помогать.
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, ты не против? Не хочется говорить о работе сегодня.
— Я нисколько не против.
Эстер подняла глаза на кусочек неба, который виднелся над многоэтажными зданиями напротив балкона.
Сколько-то секунд они молчали, Лорелей засмотрелась на красивый профиль снохи: длинные черные волосы струятся по плечам, взглядом затерялась в облаках, о чём-то задумалась. Лорелей не знала, что ещё сказать, и бросила первую фразу, что пришла в голову:
— Тоскуешь по родному городу? – спросила она.
Эстер слегка вздрогнула:
— Да нет… то есть не знаю. Порой возникают образы, отрывки воспоминаний, но по городу не скучаю, не настолько, что хотела бы вернуться любой ценой. Тоскую, наоборот, по брату, хотя не очень хорошо его помню. – Эстер замолчала, накрутила прядь волос на указательный палец. – Очень хотелось бы повидаться, но не знаю, ни куда он уехал, ни что с ним сталось.
— Должен же быть где-то какой-нибудь след.
— Только записка, которую он написал Хансу, перед тем как исчезнуть, сказал, что оставляет меня на попечение Хансу.
Джек написал Хансу записку? – недоуменно мелькнуло у Лорелей.
Ханс никогда ей об этом не говорил. Лорелей так и не смогла понять, что заставило Джека так поспешно уехать, со дня его исчезновения прошло больше года.
— А давай займёмся чем-нибудь повеселее: пойдём в гостиную надоедать нашим мужчинам, – предложила Эстер.
***
Когда Лорелей вышла из тёплой конторы, холодный октябрьский воздух вырвал её из умственного притупления, в которое она погрузилась несколько часов назад: сегодня с утра Лорелей тошнило, она даже на обед не пошла. Скорее всего, скоро расхворается, может, это и есть признаки наступающего гриппа.
Лорелей подняла глаза: вечернее небо затянули грозные тучи, а облетевшие деревья казались иссохшими выростами земли, тянущимися вверх. Сильный ветер заставил её плотно запахнуть пальто и крепче завязать на шее шёлковый шарф. Зиму Лорелей не любила, разве что повеселишься на Рождество да покатаешься на коньках.
Лорелей подбежала к такси неподалёку, из которого выходил пассажир, и попросила довезти до дому. Как только она открыла дверь квартиры, унюхала аромат чего-то вкусного. Она сняла пальто и вместе с сумкой положила на диван, потом заглянула на кухню. Майра в неизменном синем халате и большом белом переднике накрывала на стол.
— Проголодалась? – обернувшись, спросила домработница, она смотрела на Лорелей: маленькие голубые глаза улыбались вместе с тонкими губами, растянувшимися в ниточку.
Лорелей хотела, чтобы домработница обращалась к ней на ты: Лорелей терпеть не могла условностей и расшаркиваний, они и в суде ей до чёртиков надоели.
— До вообще-то не очень. Джонни уже вернулся?
— Закрылся в кабинете. Ужин почти готов.
— Я сама позову Джона.
Чтобы оторвать Джонни от чертёжной доски, понадобилось довольно много времени, но потом он жадно съел большой бифштекс на гриле и столько овощей, что Лорелей хватило бы на два ужина.