Тут-то и приметили парня фигляры, подобрали, залечили его раны и взяли себе в товарищи.
Рассказав все это и срыгнув, сколько срыгнулось, пришлецы повеселели и обещали хозяину отплатить добром за гостеприимство.
Народ в Шателайоне живет сытый. Не зажиревший, конечно, но уж всяко и не отощавший – при таком-то сеньоре, как Саварик де Маллеон. Конечно, не всегда судьба к нему благосклонна, но когда эн Саварик дома и в добром здравии, над Шателайоном будто солнышко восходит.
Долго зазывать на представление не пришлось. Едва поблекло сверкание весеннего дня, знаменуя окончание суетных забот, начали фигляры потеху на площади перед постоялым двором. Разоделись, раскрасили лица и скрылись до поры в телеге. Один только парнишка на виду остался.
Рот у юнца и без того до ушей, а тут еще краской подмазан, чтобы больше казаться. Румянец на всю щеку намалеван, скулы острые, подбородок – хоть дырки протыкай, нос точно клюв у аиста. Стоит парень в пестрых лоскутьях, ноги расставив и подбоченясь, разоряется:
– Здравствуйте, почтенные и полупочтенные!
Солнцем пропеченные,
Ветрами поистолченные,
Никем не любимые,
Одним только Господом Богом хранимые!
Эй, за кого вы меня принимаете?
Кем таким меня считаете?
Может, графом Тулузским?
Может, королем Французским?
А может, здешним сеньором Савариком де Маллеоном?
Ригель тем временем тоже не теряется: выкатывает бочонок молодого вина, кладет под руку кровяные колбасы в оболочке из свиных кишок, достает хлеб утренней и вчерашней выпечки, готовится все это хорошо продать.
Народ на площади уже собирается. Здешним крестьянам на представление поглядеть – себе веселье, а трактирщику не разоренье. И хлеб, и колбаса, и выпивка стали бойко расходиться.
А голос у паренька пронзительный, до самых костей пробирает. Потешный юнец, долговязый, тощий. Сразу видать, сызмальства плохо его кормили. Одно только щедрое солнышко чернявую макушку и припекало, чтобы тянулся выше, а в тело за недостатком питания не вошел.
– А я не граф Тулузский,
Я не король Французский,
И не здешний я сеньор Саварик де Маллеон.
Я странник-забавник,
Одна нога здеся,
другая в поднебесье,
я – ходок по свету,
пою за монету,
а звать меня Горжа,
Рожа Пригожа,
Глотка Лужёна,
По научной же латыни Глутус.
Я у нас самый умный,
Творю на потеху разные глумы,
Глотку деру,
Вам, дуракам, представленье наше объясняю и растолковываю.
Началось! В толпе попритихли, иные даже жевать забыли.
Вот в телеге закопошился кто-то и вдруг выступил, высоко задирая при каждом шаге обмотанные разноцветным тряпьем ноги. Агульон сделал себе лицо свирепое, брови подмалевал углем, чтоб казались густыми и нахмуренными, под нос налепил ужасающие черные усы. Сморщился, резко повернулся туда-сюда, как заводной, оглядел собравшихся гневно.
Мужики так и ахнули, а женщины прыснули и глупо захихикали.
Ничуть не смущаясь, юноша взмахом руки показал на Агульона:
– Извольте видеть, вот это – знатный рыцарь Боссен! У него вот такенный хрен!
Знатный рыцарь охотно продемонстрировал собравшимся вот такенный хрен, сшитый из фиолетового атласа (где только раздобыл, подлец, ткань-то дорогая!) Размахивая им налево и направо, Боссен не забывал корчить престрашные рожи.