– Да, называй меня ламой, – говорит он. – Норбу, принёс отвар? Дай сюда. Пей, – и, подавая мне пиалу, делает знак, чтоб остальные ушли.
Поднимаюсь и сажусь на краю топчана. Отвар горчит полынью.
– Лама, это музей?
– О чём ты? Монахи нашли тебя утром на дне ущелья.
– Лама, это сон?
– Сон… понимаю…
Он берет меня за руку чуть ниже локтя и крепко надавливает большим пальцем. Я сгибаюсь от сильнейшей боли, но дрожь, волнами сотрясающая меня, исчезает совершенно.
– Ну, вот, уже и никакой паники. Так? Прекрасно! Радуйся – тебе неслыханно повезло, странник, но не время объяснений. Прими случившееся, как очевидное, и не ломай напрасно свою голову над недоступным осознанию либо неведение запутает твой ум. Ты здесь и сейчас! Выйди лучше на террасу, вдохни чистоту и волшебство высокогорья, проникнись духом Гималаев, величием Обители Снегов. Приглядись, вон там зеленоглазые дакини прячутся в вершинах елей. Если повезёт, то одна из них опустится к тебе, раскроет суть закрытых учений, которыми ты слишком упорно интересуешься в последнее время.
– Откуда вы знаете и почему слишком?
– Откуда… – лама по-доброму усмехается, – иначе не попал бы сюда. А слишком, оттого что определённый род любопытства имеет грань, за которой должно или встать на путь благородных стремлений, правильных дел, правильных практик, или ввергнуться в рискованные игры над бездной. Дам совет: ни к чему тебе чужая дхарма – живи своей. Драгоценная жемчужина рядом, а ищешь далеко и не там. Впрочем, на сегодня довольно с тебя – забудь страх, отдыхай, не сожалей ни о чём и не содрогайся о предстоящем. Завтра придёт с востока новый день и проснёшься другим. Или, может, хочешь остаться с нами?
– Нет! – торопливо возражаю я.
– Что ж, верный выбор. Прибавлю напоследок: отринь омрачённость суетой, ведь, истинно, нет ничего недостигнутого и того, что можно достигнуть – так дозволь потоку Жизни струить свои воды в тебе привольно и широко. Человек не так уж ничтожен и мал. Он занимает огромное пространство – до звёзд – насколько видит, насколько чувствует, насколько мыслит, но тот, кто нашёл прямой путь за пределы ума, чувств и желаний ничем не ограничен. Даруй мир и благополучие всем живым существам и тебе сбудется, странник!
С этими словами он выходит из кельи. Густое, горчащее монастырское снадобье переполняет меня благостным бездумьем и нет желания уточнять и размышлять, что со мной и каким это другим я проснусь завтра. Следую совету монаха – закутавшись в шерстяной плед, выхожу на верхнюю террасу обители и, покорённый торжественной монументальностью гор, сижу там на деревянном табурете, прислонившись к стене, смотрю вдаль беспечально и вяло, пока чувственные образы не начинают тускнеть и прятаться за завесу отяжелевших век.
Где-то спит Кхумбу. Спит гордая красавица Ама-Даблам. Безмолвны темные вершины Гималаев. Лишь изредка колючий, стремительный ночной ветер срывается с них, обрывает листья в священных рощах Лумбини и, когда пламя в бронзовом светильнике начинает беспомощно и испуганно метаться, и трепетать, Снежный Лев шепчет мне:
– Ты говоришь ночь, но это не ночь, вот это ты и называешь ночью.
По влажным листьям рододендронов скользит лунный свет. Серебряный туман клубится и ползет сквозь запахи сосны и можжевельника.
Камни.
Шорохи в траве..
Тревожный крик птицы.
Томление духа – удел темноты.
Неясный силуэт ступы на фоне звезд.
Слышишь?
Тает звук шагов на сокровенной горной тропе.
Вниз, в затихающие долины спускается невидимый в сумерках бодхисаттва Манджушри, читая мантры, поправляя по пути придорожные камни, вращая молельные барабаны. То пропадает вдали, то доносится вновь красивый голос Владыки Ясного Слова.
Спят паломники в Бодх-Гае,
а от древнего Махабодхи к парящему в облаках Толингу, огромному Пелкор Чёде и пречистому лотосу Пемаянгзе;
от Жунбу и Ташидинга к собравшему все счастье и благополучие Ташилунпо;
через серые земли Сакья к дремлющему у Брахмапутры Самье;
– катится великое Колесо Учения все дальше и дальше, обгоняя неторопливую череду веков…
Бодрствуют молодые адепты у магических знаков на седом граните, ждут – вдруг раздастся приближающийся цокот копыт и, обдав горячим дыханием мечты, дивный, белый Химават с сияющим на спине даром Ориона – огненным камнем Чинтамани, Сокровищем Мира промчится мимо.
Когда же, наконец, смолкает все вокруг, гаснет свеча и последняя травинка перестает дрожать, явственно слышу – горный хрусталь начинает говорить и Ночь нашептывает мне:
– Не спи, иди к свету.
Она торопливо проходит мимо. Все дальше и дальше на запад, вслед за заходящим солнцем в надежде увидеть его.
Слышишь?
Тихо плачет ночь.
На серых скалах капли росы.
Слезы светлой печали неразделенной любви.
Кто познал ее душу? Разе она так же темна, как и лицо?
Видишь?
Высоко летят черные птицы ночи. Нет, они не тронут тебя.
Есть ли хоть кто-нибудь кому они сделали плохо?
Там, далеко владения счастливчика Света.
Но мрака зависти нет.
Веришь?
Мириады звезд над Джомолунгмой, застывшими ледниками Лхоцзе, безмятежностью вод Тиличо, Бангонг-Цо, над всевидящими и загадочными глазами Боднатха невозмутимо взирающими на бестолково кружащийся в сансаре мир.
Мерцает Бетельгейзе над опустевшим шоссе через Таглунг. Колышутся священные тексты на Лунгта – по горным перевалам, под флагами пяти стихий без устали скачут Кони Ветра вдогонку за ускользающей от людей удачей.
Глава третья
ДЖИДДУ
Старинный потолочный вентилятор напрасно гонял перегретый воздух в тесной каморке, где я только что проснулся и где едва умещался жёсткий топчан, на котором провёл ночь. В высоко расположенное и узенькое окошко-бойницу заглядывало солнце и, судя по всему, день пребывал уже в самом разгаре. Помещение не походило на вчерашнюю монастырскую келью, но меня это не обеспокоило. Лама приказал для моего же блага принимать без излишних эмоций всякую новую данность. Я собрался, до хруста в пальцах сжав кулаки, как на тренировке с силой выдохнул: «Ху-у!» – и, открыв дверь, решительно вышел в коридор, где чуть не столкнулся с двумя идущими навстречу женщинами в красивых сари, с именными табличками сотрудников на груди.
– Это-о…
– Индия, штат Карнатака, – подсказала мне одна из них. – Тут Ашрам Небесного Милосердия, а там, – она указала рукой в сторону выхода, – Аравийское море. Вам нужна помощь?
– Всё в порядке, – пробормотал я.
– Вы, тем не менее, поосторожней с медитациями, не переусердствуйте, – сказала другая. – Меньше проводите время на открытом солнце, больше пейте. Кстати, я не припоминаю вас. Вы новичок?
Я изрёк нечто невнятное и проскользнул мимо них к выходу.
Просторный двор ашрама произвёл на меня впечатление великолепием ландшафтных композиций и царственным разнообразием цветов. Я без цели бродил по нему, разглядывая скульптуры мифологических героев и остановился около скамейки; на ней расположились девушка и седой старик, на лице которого невольно задержался мой взгляд из-за ярко выраженного, пронзительного сострадания в его больших глазах. Старик подозвал меня и пригласил сесть рядом.
– Намастэ, молодой человек, – он сделал приветственный жест. – Да пребывает удача в ваших делах! Вы европеец?
– Из России…
– Что привело вас в наши края? Ветер странствий или сказки тысяча и одной ночи? Сокровища Агры? Приключений или просветления ищет здесь белый сахиб?
– Путешествую.
– Путешествие… звучит немного старомодно, зато серьезно. Похоже вы не из когорты снующих по Индостану туристов, желающих за две недели познать мою страну.
– У меня особый случай. Как-то в детстве прочитал, что среди вершин пятиглавой Канченджанги расположен вход в легендарную Шамбалу.