На помощь подоспела Алена, с размаху врезав тяжелым канделябром по голове сержанту. Тот замертво упал ниц.
Оказалось, что солдат Невольный успел от удушья потерять сознание. Выругавшись про себя, эльфийка, сама не осознавая, зачем помогает этому юноше, перенесла его в художественный архив.
Егор очнулся в сумерках. Лампа высветила эльфийку, сидящую напротив.
– Ты спасла меня.
– А ты спас меня.
– Почему ты не использовала против Петренко магию?
Тут Айлин первый раз замялась и долго молчала.
– Магия ушла, я разучилась ей пользоваться.
– Как тебя зовут? – спросил юноша.
– Алена Серова.
– А настоящее имя…
Снова пауза.
– Айлин.
Егор поднялся, подошел к девушке и, встал на колено, взял ее за руку.
– Спасибо тебе, Айлин, – он поцеловал ее руку, – ты моя валькирия.
– Ты знаешь скандинавскую мифологию? – улыбнулась эльфийка.
– Да, нашел случайно в академской библиотеке старую книгу, вот прочел, – с гордостью сообщил солдат.
А потом они стали осматривать архив Эрмитажа. Проходя мимо сотен картин великих художников, Айлин рассказывала увлеченному Егору о Рембрандте, Веласкесе, Матиссе, Гойе. Она успела изучить их всех…
Так они провели ночь.
Где-то совсем рядом шли бои: слышались выстрелы, на улице тарахтели пулеметы и звучали приказы военных. Но двое – человек и эльфийка – решили сбежать от этой революции хотя бы на несколько часов.
Они уснули рано утром. А проснулись уже в сумерках, и сразу же решили бежать вдвоем. Вышли через тайный лаз и незамеченными покинули Дворцовую площадь.
Они долго скрывались и даже переехали в Москву. Но убежать от прошлого все же не смогли. В один день 1936 года Егора арестовали люди из НКВД. Больше Айлин его не видела.
Позже вернулись и за ней. Но эльфийка слишком хорошо научилась убегать. Ее не нашли. И спустя десять лет преследование НКВД прекратилось. Айлин, теперь Ольга Васнецова, вернулась в Ленинград сразу после войны и часто посещала Эрмитаж. Однажды в музей перевезли несколько работ Поля Гогена. Среди картин Айлин обнаружила полотно, которое тут же ей напомнило о Егоре, как он часто гладил ее волосы и называл своей валькирией. Картина называлась «Бегство [Брод]», и Айлин казалось, что она все же сумела перенести свою любовь через эту реку забвения.
Монолог сумасшедшего бога
Автобус. Рутинная поездка от работы до дома. Сижу себе спокойно, уткнулся в планшет. Читаю рассказ Брэдбери. В наушниках возносится к небесам голос Сержа Танкяна.
Вроде все хорошо, едем спокойно, хоть и немного в тесноте. Зато окно открыто, и ветер приятно обдувает лицо.
Чувствую, кто-то рядом подсаживается. Смотрю.
Старик. Вид максимально неухоженный: одежда потертая, волосы старческие взъерошены, в руках видавший "некоторое дерьмо" рюкзак. Смотрит на меня этот странный персонаж, улыбается диковато.
Думаю, "Все, приплыли. Теперь не отвертеться от требований дать мелочь".
Но обращаю внимание на бумажку в старческой руке.
"Ага, все-таки на билет монеты нашел".
Ладно.
Отворачиваюсь к окну. За ним вечереет, теплые такие майские сумерки опускаются на город. Мегаполис, конечно, устал за день. Дышит тяжело, но с неким облегчением. Вроде как сейчас последние усилия, а потом и выдохнуть можно в сумерках, пока еще кутилы и парочки не заполонили вечерние кафе и темные аллеи.
Перевожу взгляд в планшет. Продолжаю читать Брэдбери. Песня в наушниках сменилась на более лирическую.
Тут чувствую. Пихает меня в бок, довольно нагло. Думаю, "Нервничать из-за пассажира не буду. Зачем?"
Спокойно вытаскиваю наушники и слышу.
– Электронные экраны сворачиваются в трубочки,
Создавая в мозге новые электронные узелочки.
– Простите, это вы мне? – смотрю в блестящие глаза деда.
– Мне, не мне.
А это теперь везде, – и насмешливо кивает на мой планшет.
– Вы еще и стихами разговариваете, – устало отвечаю и снова продолжаю читать. Снова наушники надеваю, чтоб не слышать ни старика, ни шум улицы.
Поездка продолжается.
Чувствую, как меня в плечо пальцем тычут.
"Ну старик, это перебор".
Высвобождаю уши, смотрю вверх.
– Молодой человек, билет покажите!
Насупившись, протягиваю контролерше билет. Уходит.
Старик тихо хихикает.
"Ну старый!"
– Билетики летят,
Будто листья хрустят,
Будто ветры гудят,
Сдуть нас всех хотят, – и улыбается, смотря на меня.
"Что?!"
Оглядываю толпу в автобусе в поиске моральной поддержки. Кто в смартфоне, кто спит стоя, кто делает вид, что не слышит ополоумевшего деда.
– Послушайте, – говорю, – какие ветры? На улице тепло, весна.
– Это пока, пока,
Пока вороны не кака!
Еле сдерживаю удивление от таких скабрезных слов, сказанных на весь автобус. Вновь поднимаю взгляд на окружающих пассажиров, вновь стена равнодушия.
А старик, знай себе, хихикает.
– Посмотри, посмотри в окно,
Пока экран не утянул на дно.
Не выдерживаю, отвечаю.
– В моем планшете можно изучить весь мир! – показываю на окно браузера.
– Ну смотри, смотри, – голос становится хриплым, еще больше стариковским, теряет насмешливость.
Думаю, "Ну все, отстал".
Едем дальше.
Но теперь меня какая-то муха укусила, обратиться к соседу по пассажирскому месту.
Поворачиваюсь к деду.
– Послушайте, вам тоже было бы полезно изучить вот это, – показываю старику планшет.
– Изучал, изучал, – фыркая, говорит он.
– Да ладно!
– По службине обязан,
Цепями долга связан.
– А вы кто?
– Я бог, а бог – это я.
"Что?! Все, – думаю, – сумасшедший попутчик мне достался".
– Раз вы бог, скажите, почему вы так не любите людей? За что столько страданий невинным?
– Любовью любить,
За поступки судить,
Невинных хранить,
Уму разуму учить.
– Плохо у вас получается…
Улыбается снисходительно, будто слушает ребенка, пытающегося в философию.
Хочу пламенно ответить на этот наглый взгляд, но моя остановка.
– До свидания, – говорю, – моя остановка.
Вновь хитрый прищур, будто выиграл у меня какой-то важный спор.
Выхожу на остановке. Наушники в уши, планшет с Брэдбери в рюкзак.
Чувствую, в спину тычет. Оборачиваюсь.
Стоит. "Когда успел выйти? Автобус-то уже уехал".
Свет от фонарей остановки мерно ложится на нас, будто очерчивая контур, и забирая на время у темноты вечернего города.
Вижу лицо моего пассажира. Морщины повсюду, хлипкая бородка, смешливые, но добрые глаза.
– Приглянулся мне наш разговор, – говорит старик, – отблагодарить тебя хочу.
Протягивает сжатый кулак, в котором что-то угадывается.
Все еще немного озлобленный на деда думаю, "Еще мне бомжацкого скарба не хватало".
Но старик раскрывает кулак, а на ладони – довольно симпатичная статуэтка.
– Зачем мне это?
– Бери, бери,
Да не дари,
Вещица старая, знатная
Силой моей обласканная.
Беру. Статуэтка теплая. Изящный цилиндрик из неизвестного мне материала, навершие с одной стороны вроде копытца, с другой – оленья голова с рогами. В свете фонарей все искусство мастера, создавшего эту статуэтку, не оценить, да и цвет не то коричневый, не то зеленый, зато на ощупь оказалась очень приятная вещица.
Пока смотрю на странный подарок, старик весело произносит.
– Вспомнил!.. Вспомнил!..
– Что вы, уважаемый бог, вспомнили?
Вижу проступающую растерянность на его лице, мысленно торжествую.
Дед думает, это видно по выражению лица, напряженной позе, кряхтящему дыханию.
– Не помню, что вспомнил, – обреченно выдыхает он через несколько мгновений.
И смотрит на меня.
То ли усталость моя сказывается, то ли свет фонаря так падает, но на миг я вижу в глазах старика вековую печаль, слезы, смешанные с мудростью.
В этот миг я жалею его. Но поделать ничего не могу, только развожу руками.
– Не помню, не помню, – продолжает бичевать себя старик, постукивая руками по седой голове.
– Дедушка, ну что ж вы…
Хватает меня за плечи.
"Спокойно, дед"
– Я вспомнил важное.
Но что же оное?
Потом он обращает внимание на цилиндрик в моей руке. Смотрит на него весьма удивлено, будто не сам мне его дал минуту назад. Веселеет немного.