– Интересно, голландец уже отдал записку отцу? Представляю реакцию того на письмо, ха-ха-ха, – говорил сам с собою Трэвис. – «Он украл мой трак! Ни дня не работал, а уже сбежал из дому с моим траком! Такой же, как и его мать. Ненавижу их обоих…»
В ту секунду сарказм пропал с лица мальчишки, он достал фото мамы и примагнитил его на приборной панели по центру. Дорога была однотипна, и особо ничего в оконной панораме не менялось, белое покрывало снега убаюкивало взгляд и плавно укачивало, но сильные подёргивания на ледяных сугробах не позволяли уснуть. Слева – снежная пустыня, справа – она же, а впереди изредка воронки из пурги разбивались о лобовое стекло.
– Во все остальные недели года не получилось бы так спокойно и беспечно ехать, чёртова погода ещё больше препятствовала бы. Сейчас лишь не хватает музыкального проигрывателя, это важный просчёт в том списке из моего блокнота. Кто ж знал, что у спасателей вместо магнитофона – чёрная заглушка? – Выругался вслух Трэв, и записал что-то в свой блокнот.
Пятьдесят пятый час пути, Трэв уже изучил каждый миллиметр машины, каждую царапину в её кабине, как выяснилось позже – учебник по исторической географии он к счастью забыл выложить из рюкзака. Обшарив все карманы комбинезона, вдруг обнаружилась скомканная записка:
«Друг, дорогой мой друг, я совсем не представляю, как буду жить дальше без твоей поддержки. Дружище! Ты ведь за меня всегда горой стоял в школе. Умоляю, вернись за мной… Или пошли самолёт, когда найдёшь цивилизацию там… Ну только не бросай, не забывай…»
Умоляю, вернись за мной… Только не бросай, не забывай… – Раздалось живым эхом в голове Трэва. Печаль настигла нереальная. От того, что шансы вернуться были минимальны на самом деле, даже равны нулю скорее. Снова возник зуд в висках, ведь то, что происходит вокруг сейчас – суицид по факту, многие бы сказали так. Эйфория пройдёт, батареи сядут, а тело замерзнет в снегах одинокой сухой кочерыжкой. Трак занесёт снегом и льдом. Вся история…
Парень открыл снова свой большой блокнот, и сунул письмо между последних страниц. Блокнот являлся одной той самой личной вещью при Трэвисе, который в очередной раз призадумался о материальном – людишки, что пчёлы, стаскивают всю жизнь к себе в норы непонятную органическую требуху, которая даже не пригодится никогда, а следующее поколение придёт и в недоумении как это применить, лишь пожмёт плечами. И в топку всё, и в переплавку. Каждому любо выбирать подолгу цвет вещицы по каталогу, но так не хочется усердно работать ради тех «нужных вещей»… Эта схема так давно уже навязана обществу. А потом жить в этом лоске, но с ненавистью к кому-либо из членов семьи. Гармония, что ещё сказать. Иначе не назовёшь. Сюрреалистичная гармония бреда.
– Доброе утро, планета. Доброе утро, Эдвин! – Громко заговорил и широко заулыбался Трэв на следующее утро, представляя себя ведущим на радио, – и что у вас сегодня там на завтрак? Ааа, снова этот мерзкий горячий суп, да? Что? Не расслышал… горячие тосты только вылетели из тостера, искупались в апельсиновом джеме, а поблизости чашечка кофе? Всё понятно с вами, господа. Ну, уж нет… Это всё не для меня. Ящик сухпайка на две недели – вот это для меня! Да ладно тебе, солдат, подсуши свои дряхлые мышцы, ведь совсем расслабился на учёбе, – передразнивал юноша отца. Трэвис всегда мог установкой легко перезагрузить себя, и те эмоции внутри – будь то страх или печаль, это всего лишь помехи для требуемого лада сознания.
На тонкий злаковый хлебец Марксонз младший пытался выдавить тунцовую пасту из тюбика, как вдруг в этот миг трак с ошеломительным скрежетом развернуло на сто восемьдесят градусов влево по оси, огромной вибрацией Трэвиса выкинуло из пассажирского сидения. Машина накренилась, и едва не перевернувшись, неестественно застонав, что раненый зверь она в итоге заглохла.
Глава 4. «Ой, что началось…»
Отец Трэвиса выйдя из душа утром, нервно швырнул дроида в шкаф, затем громко хлопнул дверцей, но та по инерции отскочила обратно ему в висок. Развёрнутое письмо лежало на столе всё в чёрных кругах из-под чашки, видимо в которую не раз был долит горячий бодрящий напиток. Направившись к полке с виниловыми пластинками, старик долго выбирал из своей блюзовой коллекции ту единственную, достойную иглы проигрывателя в этот час. Нечто невидимое изнутри канавок вертящегося пластика заполняло кухню через крупные динамики, словно сладкой ватой. Отец Трэвиса был слегка странным человеком, и по-своему уникальным во всём поселении. Он единственный, кто всю жизнь тратил все свои кредиты с работы, выкупая у поселенцев сохранившиеся: фотопленки, древнюю аналоговую аппаратуру, записи на бобинах и прочие диковинки, которыми впрочем, уже никто особо не интересовался и считал это мусором. В сто семидесятый год от ППЧК вся нужная информация была народным достоянием, и собрана в одном физическом месте – на сервере инфо-центра. Любой фильм, песню, книгу или фото картины можно было просто загрузить из локальной сети поселения бесплатно на свой планшет или моноблок. Так что образ жизни Марксонза старшего уж как-то сильно шёл в разрез с мнениями жителей поселения, его хобби однозначно никто не воспринимал всерьёз и считал дурной тратой времени и кредитов. Зачем возиться в этих тазиках с водой, проявляя чью-то древнюю плёнку, ведь возможно тех людей и в живых то уже нет. Какой прок от всей той его макулатуры, которой забил свой дом Марксонз, так теплее может спать ему? Видать после смерти жены в его мозге пошли странные необратимые процессы, что и создали его интровертом в квадрате. Нет, даже в кубе! Обследовать бы его психологу, считали соседи.
В дверях внезапно раздался звонок. На домофонном экране замерцала жёлтая форма народной полиции, её ни с чем не спутать. Вот и пришли! – подумал старик, сходу заёрзав своими тапками по полу. Но почему не входят внутрь за первую дверь?
– Входите, если вы ко мне! – Выкрикнул старик в дверной громкоговоритель.
– Выйдите лучше вы сами. Это голограмма, – доносился женский голос из рупора снаружи.
– Вам знакомо имя Эдвард? – Промолвила женщина в жёлтом спортивном комбинезоне, её было не отличить от настоящей. А в десяти метрах от дома припарковался трак народной полиции.
– Я знаю, что это лучший друг моего сына. Если вы о нём. Он приходился ко мне пару дней назад. А что случилось? – Забилось сердце старика барабанной дробью.
– Неважно, пройдёмте с нами…
Отец Трэвиса естественно ждал полицию, но не сегодня, и не с таким вопросом. Молча сев к ним в трак, с осознанием, что невинного ни в чём старика потянут сейчас в центральный блок поселения, тому захотелось расстрелять их всех здесь же на месте, и присыпать снегом. Но оружия у простого населения не было. Оно было разрешено ещё в юные годы Марксонза старшего, но нужный уровень требуемого контроля безопасности поселенцев шёл в разрез со свободным ношением огнестрельного оружия, и ЭирЗон тогда провели масштабную и хитрую операцию по его изъятию, принудительно грамотно выкупая все стволы. Мерзкая тёмно-жёлтая униформа этих солдат, созданная наводить страх, это такая же константа, как закат солнца в доледниковые времена, как голод, что неизбежен перед сном желудку, как ненависть старика к произволу вокруг и жизни у этих «столбов». Психиатр даже сказал бы, что те пластинки и фотоаппараты из древности и есть ключ к безопасной жизни старика, иначе всякое бывает. Нервные срывы и суициды в поселении дело не редкое.
Войдя в овальный кабинет, его наконец-то посетило ощущение финальной черты, что здесь-то прилипалы и начнут сейчас доставать старика и «пить его кровь».