Было тяжело, прошло еще несколько часов, она уже устала и хотела есть, никогда не преодолевая такие большие расстояния, ноги безумно гудели. Тень промелькнула по стене тоннеля, послышался звук шагов. Это был первый поворот на ее пути и первый человек, которого она встретила. Значит уже не далеко до города. Риа подошла ближе, дорога разделилась на две части, но ни в одном из двух концов не виднелся прошедший человек. «Показалось, что ли, – подумала она, – первый выбор чаще всего решающий. Право, лево, право, лево… Право». Проход не стал уже, но стало светлее, откуда-то доносился шум. Девушка начала двигаться быстрее, переходя на мелкий бег. Показался один поворот, потом еще один и еще. Сетка стала неудержимо делиться. Тоннель делился на большие и маленькие ветви, которые приходили из ниоткуда и уходили в никуда. Но шум не усилился, а наоборот, постепенно угасал. Мария остановилась посреди коридора. «Неужели я потерялась, а тот человек был лишь моей галлюцинацией». Эти коридоры длятся тысячи километров в разных направлениях и глухие направления в них не редкость. Их замуровывали часто по разным причинам. Иногда вода приближалась очень быстро и их не успевали достраивать. Иногда коридор уводили под землю для секретных служб, в своих тайных целях. Иногда коридор прорывало, и в нем просто ставили заслонку. «Ведь если заслонки поставили и в направлении крепости, вполне возможно, я никогда не найду выход просто потому, что его нет».
Маша стала бесцельно и очень медленно продвигаться по тоннелю, находясь мысленно в стране безысходности, она не заметила, как ушла с того места, где стояла прежде. Наконец, ее внимание что-то привлекло. Появился большой перекресток с огромным стеклянным куполом над головой. В центре висел фонарь.
– Бесподобно! – воскликнула Маша.
Фонарь светил еле заметно, но огромные киты-светлячки, кружащиеся над подводным куполом в бесконечной синеве океана, придавали сияние слегка замутневшему, но все же, кое-где блестевшему стеклу и серебристым рамам. Маша застыла, подняв голову вверх. Она, заблудившись, оказалась в центре тайного и величественного события. Жители океана то опускались ниже, то улетали далеко ввысь, паря и рассекая воду, не сбиваясь с ритма и не нарушая порядка в этом торжественном параде. Вдруг фонарь полностью погас, стало совершенно тихо и пленительно спокойно, будто все заботы, мысли, воспоминания кто-то взял легкой рукой и спрятал в сундук забвения. Ощущение радости, той светлой детской радости, где каждый день кажется совершенно неповторимым, где не о чем жалеть, той радости, в которую не может пробраться ни одна нагнетающая тоску мысль, поглотила девушку. Огни отбивались то от одного, то от другого стекла. И вода и воздух слились воедино, одна душа парила над целым миром, и мир парил над единой душой. Воцарилась тишина и невесомость. Мир застыл. Это был бал света. Тот самый бал, который посещал океан лишь один раз в году. В этот час все смотрели в океан. Люди давно забыли, что такое звезды, их не было видно на небе уже целый век. И этого времени все ждали с нетерпением и жаждой. В эту ночь все видели небо, звездное небо у себя под ногами, у себя над головой, у себя в душе. В эту ночь люди объединялись в одну единую душу, в ту могущественную душу, в которую когда-то давно не смогли объединиться их предки, чтобы спасти небо. Об этих китах пишут сказки. Об этих китах пишут песни. Их покажут как главную новость недели, и будут ждать бал в следующем году. Вдруг все светлое пропало. Стало темно. Начал мигать фонарь, потом загорелся полностью. Маша увидела свое отражение в стекле. Худая, бледная девушка с длинными темными волосам, заплетенными в косу, смотрела на нее своими серыми, с небольшим вкраплением синего, глазами. Маша не очень любила свое отражение как раз за эту болезненную бледность. Вновь послышался какой-то шум. Жестокие будни давали о себе знать. Хотя была ночь, кому-то все равно не было покоя. Риа поняла, что она расстроилась лишь из-за того, что забыла, тишина может быть не только признаком одиночества, но и признаком полнейшего единения. И теперь ей стало не по себе из-за того, что шум появился снова. За стеклом стали виднеться руины. Это была часть старого затопленного города, поверх которого еще не было ничего построено. Да, новый мегаполис строился на обломках старого, как и вся жизнь человечества, строится на костях предков.
Полуразваленные и совершенно смешавшиеся с песком на дне дома стояли как призраки, они цепляли сердце так же, как цепляют надгробья на кладбище, и даже больше. На кладбище люди лежат в могилах, они похоронены со всеми почестями. Даже в забытой крепости был склеп, который находился в дальнем корпусе, под складами, и людей хоронили, а не отправляли на плоте в океан. Здесь же, миллионы людей, погребенных заживо, находились под обломками разрушенной цивилизации. Казалось, что до сих пор оттуда долетают их крики, как эхо в спину оставшимся в живых. Унылость прервал какой-то человек, который сидел на полу и что-то бормотал. Шум стал увеличиваться, за окном появились огни ночного города. Окна подводных помещений выходили прямо в воду, обнажая своей прозрачностью незабываемый вид. Видимо кому-то нравилось зрелище навеки застывшего мгновенья.
III
За стеклом находилась другая ветвь тоннеля. Движение в нем выглядело, как поток крови по сосудам тела. Риа повернула за угол и почувствовала, как ее поглотила толпа. Ужасное ощущение, ненавистное для нее. Как будто одновременно сотни людей вылили на неё свои мелкие склочные мыслишки. Она росла в месте, где всегда можно было уединится, но когда утром она приходила работать, она кожей чувствовала состояние
людей, их злость и ненависть к собственной безысходности. «Чего можно добиться от толпы? Она ведь всегда врет, она никогда не бывает искренна. Даже в компании из трех человек создается впечатление, что их мысли цепляются друг за друга, как механизм часов – слаженно, однообразно, циклично, у них есть определенные размеры и скорость движения, и они никогда не могут выйти за свои рамки, иначе весь механизм даст сбой, а
ведь кому-то так важно знать время. Терпеть не могу рамки – практически вид военного оцепления – нужно искать одиночку» – думала Маша, пробираясь через, беспощадно, отовсюду давящую и теснящую, толпу. По времени было уже утро, но поскольку солнца не было, по пробивающемуся сквозь толщу воды небу, сложно было догадаться, какое сейчас время суток, хотя фонари на половину погасли. Риа сделала попытку, спросив у прохожего, как выйти из тоннелей, он обернулся, посмотрел безразлично, ничего не ответил, и через секунду его уже не было видно. Поток людей снес его, как сносят волны то, что лежит не прикованным к берегу. Маша добрела до очередного перекрестка и увидела как на полу, забившись в угол, сидит мальчишка лет десяти, весь грязный и в каких-то лохмотьях, он держал в руках банку, попрошайничая. «Хоть что-то в этом мире не меняется! Он-то точно знает, где выход и никуда не спешит», – подумала девушка, приближаясь к мальчишке. Он был худеньким, невзрачным, курчавые темные волосы свисали на лоб и кончики ушей, закрывали до середины шею. Но, не смотря на худобу, его лицо сияло здоровьем, легкий румянец и алые губы скрашивали невыдающиеся черты лица. Глядя на него, казалось, что он вовсе и не бездомный, ведь дети, родившиеся в новое время, были бледными, а без родителей и вовсе не могли получить хотя бы каплю здоровья в свое неживописное будущее. Но все же не было бы в нем ничего запоминающегося, если бы не большие смолянистые блестящие глаза. Они смотрели с доверчивостью и открытостью, и в то же время пронизывали насквозь. Казалось, он знает тебя с первого взгляда, без единого слова. Глаза являлись его молчаливым аргументом. После общения Риа почувствовала это с еще большей силой, хотя о ней он ничего не сказал… – Ты знаешь, где выход из тоннеля? – спросила она. – А тебе зачем? – Мне нужно в город. – Зачем? – не отставал мальчишка. – Какой любопытный, какое тебе дело? Я у тебя дорогу спрашиваю.