Как мы с зарания, в пяток, потоптали поганые полки половецкие…
– Что? – вскочил Кузьма.
– И повлекли по Полю красных девок половецких… – продолжил Улеб и упал лицом на стол.
– Князь! – толкнул его в плечо Кузьма. – Князь?.. – он растеряно оглянулся на Марфушу. Та решительно подошла к столу.
– Несите его, бояре, в опочивальню. Я покажу куда…
Глава седьмая
– Феодал хренов! – сказал Кузьма, когда они воротились за стол. – Раскомандовался… Спой ему! Может, и гопака сплясать?!.
– Сам говорил: благодетель! Кто спинку князю парил, пока я на полке мерз?
– Обидели детинушку… Кто на Марфушу пялился?
– Не привык к вашим утехам. Зря ты на Улеба. Он человек образованный. Знает историю, генеалогию, занимался летописанием.
– В юности. А затем четырнадцать лет служил наемником у разных князей. Высококультурное занятие.
– Зачем ты его поил?
– Не отрава! Проспится. Утром рассольчику хлебнет и счастлив будет. Здесь за доблесть считается на пиру рога в землю воткнуть…
– Как будто у нас иначе.
– Не забыл еще?
– Вспоминать некогда. После того, как старик нас оборотил, и тебя в Путивль увезли, меня Улеб забрал. Подучил… Раньше лошадь я издалека видел. Ну, там копье, щит… Как нападать, как отбивать удары… Курс молодого бойца. Здесь народ приметливый – меч у меня сразу забрали. Чтобы себя ненароком не поранил… Кистень одобрили.
– Разбоем в детстве баловался?
– В секцию карате ходил. Мода в те годы была: кричали "ки-й-а!" по подвалам. С нунчаками баловались. Тот же кистень, только легче. В спецназе меня кое-чему учили. После тренировок руки вспомнили…
– Много половцев убил?
– Шестерых. Седьмого мне приписывают. Хана Василько зарезал.
– Сам еще не научился?
– Чего цепляешься?
– Непривычно. Преподаватель университета, кандидат наук, человек образованный, можно сказать – культурный, бродит по дорогам с кистенем, аки тать, и губит напропалую души половецкие. Пусть языческие, не крещеные, но все равно…
– Чего их жалеть? Все равно мертвые – восемь веков прошло.
– Это когда мы с тобой в двадцать первом веке. Но мы здесь. А как самого убьют?
– Как меня могут убить в двенадцатом веке, если я родился в двадцатом?
– Парадоксы любишь? Я тебя в бане не зря осматривал. Как человек из двенадцатого века может посадить синяк тому, кто по твоей теории еще не родился? Кроме того, они живые люди. Радуются, плачут, стонут от боли…
– Не знаю, Кузьма, – вздохнул Вольга. – Если откровенно, то и думать не хочу. Все мои предки были военными, отец хотел, чтоб я пошел в офицерское училище. А меня, дурака, на историю потянуло. Какой из меня ученый? Сдуру нашел древний клад, сдуру прославился, по недоразумению защитил кандидатскую диссертацию. Учил студентов, в чем сам едва разбираюсь. Отец прав. Здесь мои знания не нужны. О своей истории они знают больше, чем все наши академики вместе взятые. Они в ней живут. Если я могу быть здесь полезным, махая кистенем, то я буду им махать.