– Я ее потеряю, да?
В глазах у нее застыли слезы.
– Вам нужно наложить жгут, – выдохнула я, понимая, что говорит она отнюдь не про ногу.
На бедре зияла глубокая рана. Из нее торчал осколок металла. По пальцам, которыми женщина инстинктивно зажимала края, текла кровь. Я сняла с нее кардиган и обвязала вокруг ноги. Не самый годный вариант, конечно; Дункан за такую первую помощь надавал бы мне по шее, но все лучше, чем ничего. Может, хоть так бедняжка не истечет кровью…
– Как вас зовут? – спросила она, когда я затягивала узел.
– Зиба. Зиба Маккензи.
– А я Лиз Картрайд. Скажите моему мужу, что со мной случилось, хорошо? Скажете? Пожалуйста. Я вас прошу.
– Сами скажете, когда выберетесь. Вам ясно?
Она кивнула, и я затянула узел потуже.
– Вот. Прижмите здесь рукой и надавите, – велела я, оглядывая вагон в поисках других уцелевших.
Тогда-то я ее и увидела – католичку. Она лежала на полу. Я заковыляла к ней.
– Эй… – Я взяла ее за плечо. – Вы как?
Глупый вопрос. И так ведь понятно. Видимых травм у нее не было, но веки у женщины дрожали, на шее наливался огромный кровоподтек, а на бедре росла гигантская опухоль. Налицо повреждение внутренних органов. Я ничего не смогу для нее сделать.
Вздохнув, я невольно обвела вагон взглядом, высматривая тех, кому еще можно помочь. Однако у женщины были иные планы.
Она схватила меня за руку и крепко сжала пальцы. Лицо у нее побелело, глаза распахнулись. Правда, глядела она не на меня. Куда-то за спину.
Я могла бы вырваться, но тут она повернула голову. У нее были глаза Дункана. Такие же серо-зеленые, как горные озера. Поэтому я встала на колени и обхватила ее лицо ладонями.
Оставаться с ней – против всяких правил. Вокруг много других пострадавших, которым моя помощь нужнее. Теперь без разницы. Я больше не служила в спецназе и не могла оставить эту женщину умирать в одиночестве.
Порой она содрогалась всем телом, словно сквозь нее пропускали разряд тока.
– Все хорошо, – повторяла я. – Я здесь.
Пусть она слышит мой голос. Не важно, что я говорю, главное – его звучание. Пусть знает, что не одна.
Женщина силилась что-то сказать.
– Он…
Она замолчала, дернулась и снова открыла рот. Зашептала совсем неразборчиво.
– Не понимаю, – отозвалась я, наклоняясь ближе. – Что вы хотите?
Она посмотрела прямо на меня, схватила за руку и глубоко вдохнула, словно перед нырком в воду.
– Это он сделал… Ты должна кому-то рассказать.
– Кто он? – не поняла я. – Что сделал?
– Прошу… – выдохнула она и затихла.
Женщина держалась до последнего, чтобы передать мне свою просьбу. Беда в том, что я совершенно не представляла, о чем речь.
Глава 4
Когда на место происшествия прибыли первые бригады спасателей в касках и жилетах, я расстегивала обгоревшую одежду на девочке-подростке, чтобы ткань не травмировала ожоги третьей степени. Кожа на руках у нее была восковой, красной, вся в волдырях.
– Нужна марля и холодные компрессы, – крикнула я, махнув над головой, чтобы привлечь внимание.
Снаружи железнодорожные рабочие выводили пассажиров по насыпи. Уцелевшие помогали друг другу перелезать через кресла и выбираться сквозь разбитые окна. Неподалеку от меня мужчина в посеревшем от пыли костюме колотил по дверям стальным шестом – кажется, поручнем, слетевшим при крушении.
– Если можете двигаться, идите сюда, – крикнул спасатель, светя фонариком.
Выжившие, спотыкаясь, поползли к нему сквозь искореженный вагон. Они хватались за стену, бессильно висели друг на друге.
Спасатель протянул руку, помогая им выбраться. Люди вываливались из окна и оторопело брели вдоль насыпи на ту сторону, где спасатели раздавали одеяла и кофе.
– Ты ведь меня не бросишь?! – в панике взвизгнула девочка.
– Не брошу. Успокойся. С тобой все будет хорошо.
– Неправда! – завопила пожилая женщина неподалеку, придавленная к креслу куском железа. – Мы все здесь умрем!
– Никто больше не умрет! – строго рявкнула я.
Вот только истерик нам не хватало.
– Выбирайтесь из поезда, – велел мне подоспевший спасатель. Он проверил, не забиты ли у девочки дыхательные пути, и кивком указал на мою ссадину. – Надо обработать и ваши раны тоже.
– Я обещала ее не бросать. Чем помочь?
Он пожал плечами и шепнул:
– Успокойте ее, что ли. Поговорите с ней.
Светская болтовня отнюдь не мой конек; никогда я не умела общаться с девочками-подростками, даже когда сама была им ровесницей.
– Ты какую музыку любишь? – спросила я.
Наверное, самая безопасная тема.
– Классику в основном… – Та скривилась от боли. – Обожаю фортепиано. В феврале у меня прослушивание в Джульярдской школе[1].
– Ты, наверное, очень талантливая…
Я отвернулась, чтобы по моему лицу девочка не поняла лишнего. Сама она еще ни о чем не догадывалась.
– Что дальше? – обратилась я к спасателю, когда девочку уложили на носилки.
У меня тряслись руки. Силы иссякли. Впрочем, боль в ноге стихла, и я могла на нее опираться, а значит, сумею принести пользу.
– Надо расчистить пути, чтобы вытащить раненых.
– Ясно.
Я принялась закатывать рукава.
Лишь позднее, выбравшись наружу и стоя возле искореженного поезда, над которым поднимался двадцатиметровый столб дыма, я осознала масштабы трагедии.
Как же так вышло? Как обычная поездка вдруг обернулась апокалиптическим кошмаром? Как банальное нежелание выходить из дома в один миг сменилось страхом, что я вот-вот превращусь в консервированный паштет?
По работе мне не раз доводилось видеть мешки для трупов. Сегодня было совсем по-другому. Здорово же меня встряхнуло… Когда вагон заволокло дымом, туман, в котором я пребывала последние несколько недель, развеялся. Помогая людям в поезде, я вспомнила о том, что у меня получалось лучше всего. Когда вспыхивает пожар, я не убегаю прочь. Я бросаюсь в самое пекло.
Оглядевшись, я поняла, что не одна такая. Пассажиры, прежде отпихивающие друг друга локтями, чтобы успеть на поезд, теперь спешили на выручку совершенно незнакомым людям.
В час пик сложно оставаться порядочным человеком, однако трагедия помогает раскрыться лучшим нашим качествам.
Позднее об этом будут много писать в газетах. Рассказывать о героях, отважно помогавших в беде. О мужчине, например, который, не замечая собственных тяжелых ран, вытащил из-под обломков девушку. Или о том, кто выскочил из своего вагона лишь затем, чтобы забраться в соседний и помочь людям, оказавшимся в огненной ловушке.
В тот же момент я наблюдала проявление простого человеческого участия, о котором редко пишут в новостях. Вон мальчик в толстовке протягивает пожилой даме с рассеченным подбородком свою бутылку воды. Или женщина буквально тащит на себе по рельсам хромого мужчину.
Подобные картины заставляли думать, будто мир вокруг нас не так уж и плох, как кажется.
И все это время голову мне настойчиво сверлил вопрос: кто она такая, та католичка, и о чем она хотела мне сказать?
Глава 5
Я обхватила себя руками, спрятав ладони под мышками и поглубже запахнувшись в пиджак. От пота стыла спина. В воздухе веяло холодом. Пошел мелкий дождь.
Вдалеке слышался вой сирен, повсюду пиликали мобильные телефоны. О крушении уже стало известно. Жители города ринулись звонить друзьям и родственникам.
Сумку я потеряла в поезде, но телефон лежал в кармане. Я невольно набрала номер Дункана. В трубке прозвучал гудок.
– Набранный вами номер не обслуживается.
Руки затряслись. Телефон чуть не выскользнул из пальцев.
– Эй, девочка моя, ты как? – Ко мне подскочила пожилая чернокожая женщина с копной седых волос и рваной ссадиной под глазом.
Еще одна выжившая.
Отобрав телефон, она прижала меня к своей груди. От такого искреннего, человеческого участия перехватило горло.
Это глупо. Так же глупо, как и то, что я каждое утро в постели до сих пор тянусь к мужу, хотя он мертв дольше, чем мы прожили в браке. Всякий раз, когда пальцы натыкаются на холодные простыни, я вздрагиваю. Прошло столько времени, а я все еще жду, что он будет там, рядом со мной, – как ждала сейчас, что он ответит на звонок.