Теперь я, испугавшись, принялась наглаживать ее по плечу.
– Ладно, не трусь… Попадем домой. Если очень захотим, обязательно попадем. Ты же помнишь: Желание – это тысяча возможностей, а нежелание – это…
– Тысяча причин! – закончили мы хором и засмеялись.
Довольные друг другом мы пошли к избушке. Видя, что все наладилось, Бес принялся радостно скакать по лужайке рядом с домом. Вот кому все равно. Наш мир, не наш… Любимые хозяева рядом, мозговая косточка нашлась, а остальное… остальное как-нибудь наладится. Я поймала себя на мысли, что завидую собственной собаке. Дожили… Тут Любаша потянула меня за руку.
– Слышь, а мужик то вроде бы ничего… только не помнит ничего, а так …адекватный мужик… Мы тут поговорили с ним немножко… – И почему- то смутилась, и покраснела.
– Понравился, значит? – Я лукаво подмигнула ей.
Любаня смутилась еще больше.
– Да ну тебя совсем…! Я серьезно! А у тебя все хиханьки, да хаханьки на уме… – Обиженно засопела она.
– Ладно… – Примирительно протянула я. – Я же так просто…, обстановку разрядить… Разберемся. Кстати, а о чем вы там на крыльце разговаривали?
– Да так, ни о чем. Он спросил кто мы, да откуда.
– Ну, и кто мы? – прищурилась я.
– Кто, кто.... Кони в пальто!!! Люди мы! И он тоже человек. И вообще, хватит меня подкалывать! Думать надо, чего дальше то делать.
Я тяжко вздохнула.
– А, чего тут думать. Идти надо. Бабулька дорогу указала. А там… посмотрим, что-нибудь, да получится. – Закончила я на оптимистичной ноте.
Мы подошли к избушке. Будущий наш попутчик встал. Посмотрел на нас исподлобья. Лохмы, падающие ему на лоб, не давали рассмотреть его лица. Но по статной фигуре было понятно, что человек еще не стар. Он попытался отряхнуть грязь с одежды. Получилось плохо. И он замер, как в ожидании приговора.
– Ну что, попутчик, давай знакомиться. Как нас зовут, ты уже знаешь. А вот как тебя зовут нам неведомо. Так что, не обессудь, будем звать тебя Тимофеем.
– Тимофеем, так Тимофеем. Мне теперь все едино. – Обреченно проговорил чуть охрипшим голосом новоявленный Тимофей.
– Ну, а раз так, давайте на покой собираться. Завтра рано вставать. А путь нам предстоит длинный. – Я вздохнула, и добавила, – И чувствую, не легкий.
Мы вошли в дом. Баба Рися уже постелила нам на полатях. Мы с Любашкой забрались наверх, но сон не шел. Любаша горячо зашептала мне на ухо:
– Ну ты мать, даешь! По-старославянски заговорила. С чего бы это? – и она тихонько хихикнула.
– Заговоришь тут, блин! Скоро, как этот… как его, каженник, последнюю память потеряем с такими-то делами. Смотри, как бы нам не забыть, как нас зовут. – И я отвернулась к стенке, собираясь уснуть.
Но подруга никак не могла угомониться, и опять стала приставать:
– А с чего ты его вдруг Тимофеем-то окрестила, а скажем не Иваном или там Василием?
Не поворачиваясь к ней, пробурчала не без ехидства:
– В честь моего кота…Чтобы самой о доме не забыть.
Любаша собралась мне что- то сердито ответить, но тут на нас прикрикнула баба Рися.
– А, ну, цыть, неугомонные! А то на двор выгоню!
На двор нам не хотелось, и мы примолкли. Не заметив, как, я уснула.
Проснувшись, не сразу вспомнила, где я. В избе пахло березовым дымком и сладким запахом свежих пирогов. Любаша еще спала. Серый неуверенный утренний свет пробивался сквозь маленькое оконце. Я слезла с полатей, сладко потянулась и вышла на крыльцо. Солнце еще не встало. Только горизонт начинал едва светиться розовым светом, небо еще было по ночному темно синим. Угасающие звезды едва мерцали, готовые потухнуть с первыми лучами солнца. На улице было немного зябко от утренней свежести. Луг напротив дома был седым от выпавшей росы. Из леса доносились голоса птиц. Как оркестр перед началом увертюры проверяет свои инструменты. Ждет, когда выйдет дирижер. Замолкает на мгновенье. И вот, дирижер-Солнце взмахивает своей чудесной палочкой–лучом, и многоголосый хор в едином порыве ликующе грянул гимн божественному светилу, воспевая радость жизни. Я стояла на крыльце чуть дыша, боясь нарушить этот вселенский концерт. Наслаждаясь и впитывая в себя эти волшебные звуки. Они заполнили меня всю, без остатка. И какая- то, неведомая мне струна в душе отозвалась этой приливной волне, зазвучала, сначала, чуть слышно. А потом все громче и громче, возносясь вверх, достигая небывалого крещендо, сливаясь в унисон с вечным гимном жизни, принося в душу покой и гармонию.
Я вынырнула из этого состояния, почувствовав на себе чей- то взгляд. Бабы Риси нигде не было видно. Зато наш новоявленный Тимофей стоял рядом с избушкой и наблюдал за мной. "Ранняя пташка"– подумала я ехидно. Я посмотрела на него в упор… И слегка растерялась. За ночь он привел свою одежду в порядок, подстриг волосы и повязал их головотяжцем, оказавшись мужчиной лет сорока, или чуть меньше. Русая борода, без единого седого волоска, была аккуратно подстрижена. Глаза смотрели внимательно, я бы сказала, изучающе, и были абсолютно небесной синевы. Морщинки избороздили его лицо и говорили о прожитых, непростых годах. Он всматривался в меня пристально, слегка просительно. Как будто ждал, что вот прямо сейчас я смогу открыть ему все истины или того хуже, вынести приговор. Мне стало немного неловко за то, что не могу ответить на его немые вопросы. И я вполне доброжелательно обратилась к нему.
– Доброе утро, Тимофей. Ничего, что мы так тебя называем?
Он немного помолчал, и, тяжело выдавливая слова, ответил.
– Мне нравится.
И опять замолчал, как будто навсегда. Черт! Разговорчивым его не назовешь. Но, опять же… Нам с ним на философские темы беседовать не придется. По крайней мере, в тот момент я так и думала.
– Пора собираться, путь неблизкий. – Заметила сухо я, злясь на себя неизвестно от чего.
И, развернувшись, вошла в дом. Пора будить Любаню. А подруга уже не спала. Она суетилась возле печки, гремела чашками. Оглянулась на шум открываемой двери и весело проговорила:
– Зови Тимофея, будем завтракать. Сейчас чай запарится. Баба Рися нам пирогов в дорогу напекла.
– А, сама то где? В смысле, хозяйка то где?
– Да она в лес ушла. Сказала, дела у нее там. Велела нам ее не дожидаться.
Я слегка растерялась.
– А, ты, когда ее видела то? Я уходила, ты еще спала. А нашей бабульки в доме уже не было. Мимо меня она не проходила.
– Так она по подземному ходу ушла. Он тут, за печкой начинается. – деловито объяснила мне подруга. И поставила на стол большой, пышущий жаром самовар.
Я кликнула Тимофея, и мы уселись завтракать. Вдруг за печкой что-то зашуршало, загремело и послышалось неразборчивое бурчание. Бес даже головы не повернул.
– Вот и бабуля вернулась…– радостно воскликнула Любашка.
Из- за печи показалась наша бабуля, все перемазанная в земле и паутине.
– Аааа… Это вы, соколики. Я уж не чаяла вас увидеть. Дел полно. Но, вернулась, решила вас проводить. Вам бы поторопиться. Чую, гроза будет.
– Какая гроза? На небе ни облачка. – удивилась Любаша
– Ох-ох-ох… Молодо- зелено! Сказано вам, будет гроза!!! – рассердилась бабка. – Живо в путь собирайтесь! Я вам тут туесок собрала в дорогу, чтоб не отощали.
Мы выскочили из-за стола и кинулись собирать свои пожитки. Через час мы уже стояли на тропе, ведущей от избушки в нужном нам направлении. Баба Рися вышла на крыльцо проводить нас.
– Я кого смогу, предупрежу о вас. Может помощь какая в дороге пригодится. Ну, ступайте, деточки. Тара2 вам в помощь! -Проговорила бабуля и сделала пас руками, надо полагать, благословляя нас.
Повинуясь минутному порыву, я поклонилась бабе Рисе до земли. Любаня удивленно скосила на меня глаза, и повторила поклон. И мы тронулись в путь.
Глава 7
Тропа бежала по большому лугу. Травы стояли в пояс и издавали одуряющий медовый аромат. Где-то высоко в небе залился песней жаворонок. Дорожка была узкая и мы шли по ней гуськом. Впереди, конечно, бежал Бес, временами заныривая в густую траву с радостным повизгиванием, не то за мышами, не то еще за какими мелкими зверушками. За Бесом шла я, за мной Любаша. А замыкал нашу процессию Тимофей, с коробом за плечами, в котором лежала снедь, собранная нам в дорогу.