Мы знакомы более 20 лет. Обо всем не напишешь, не расскажешь, а о многом и хотелось бы рассказать, написать, да я и сам того не понимаю. Например, не понимаю, как он работает над словом, как он создает архитектонику своих удивительных лекций, и где он берет столько душевных сил, столько энергии, чтобы с необычайной легкостью и щедростью раздаривать это все людям, ничего не требуя взамен и не прося признаний и похвал.
Десятки раз Владимир Георгиевич бывал в нашем городе – в Абакане. Множество раз выступал на телеканалах благодаря местным знаменитым тележурналистам Татьяне Ежовой и Людмиле Растащеновой. И нередко в студию на запись шел прямо с утрешнего поезда.
Его работоспособность – поразительна.
Известно, что в период проведения съезда, конференции и т. п. делегатам удается поспать не более 2—3 часов – хочется пообщаться, выговориться, выслушать… Но ведь в этот же период на В. Г. Жданове лежала, как обычно, и обязанность подготовить ту или иную резолюцию, ту или иную «важную бумагу». Конечно, для этого всегда избиралась соответствующая рабочая группа, но эта группа к самому ответственному моменту уже представляла собой банальную «варенную рыбу». Кто нас спасал? Владимир Георгиевич, под чью диктовку, сразу, «с голоса», без «творческих мук» над черновиком записывались совершенно четкие, выверенные формулировки.
Поразительный мозг!
Поразительная личность!
Есть легион тех, кто норовит, рассевшись дома на мягком диване в теплых тапочках покраснобайствовать на тему «роль личности в истории», маскируясь под бараньей шкурой «я – как все», когда «столько боли вокруг». Жданов же не склонен витать в эмпиреях, он даже не склонен призывать к чему бы то ни было этих краснобайствующих и витийствующих. Он третье десятилетие, из года в год, из города в город, из села в село неустанно несет людям истину об алкоголе, об алкогеноциде, о трезвом образе жизни. Он с одинаковой искренностью и самоотдачей, выкладывается «на все сто» и на Центральном телевидении, и перед сотнями собравшихся в актовом зале, и перед десятком слушателей семинара, проходящего меж костров и палаток в лесу на юге Урала, и перед пятью членами редакции районной газеты в глухом сибирском селе Белый Яр…
И при этом никогда и никаких жалоб.
Настоящий русский интеллигент – что с него возьмешь!
Все, кто пивал чаи за одним столом с Владимиром Георгиевичем, парился в баньке, балагурил у костра, на всю жизнь запомнили и то, как он читал стихи русских поэтов – Николая Рубцова и Валентина Сорокина, как задушевно пел русские песни и как рассказывал всевозможные истории, байки, анекдоты! Ненавязчивая, непретенциозная манера поведения, благодаря которой каким-то непостижимым для меня образом, в общей атмосфере прекрасного настроения исчезает очевидное на первых парах эмоционально-интеллектуальное неравенство собравшихся, исчезает непропорциональность личных вкладов в создание общей атмосферы, и компания при этом не дифференцируется, не дробится на диполи – объединяется.
И еще я заметил, что там, где присутствовал Жданов, никогда не проявлялось высокомерное зубоскальство средь собравшихся по поводу друг друга, и никогда не слышал я, чтобы сам он кого-либо осуждал, отчитывал, а тем более, позволял бы себе высказывать нелицеприятное мнение о ком-либо из отсутствующих.
Поразительный человечище!
Как-то, будучи у меня в гостях и увидев книгу Н. В. Гоголя «Тарас Бульба», Владимир Георгиевич взял ее в руки, бережно полистал и начал читать вслух речь Тараса, да так читать, что внове мне показался этот, еще со школьной скамьи известный фрагмент, и на каком-то совсем ином уровне я вдруг понял нечто совершенно новое и очень важное для себя: «Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же, как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь – и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, – видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, – любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе, а… – сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: – Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество!»
И вот, вспоминая сейчас этот эпизод, думаю я: до чего ж велик был русский писатель Николай Васильевич Гоголь, если спустя 300 лет после известных событий и 200 лет спустя после написания исторической повести, атаман трезвеннического движения из новосибирского Академгородка, защитник Русской земли, уже очищенной от ляхов, но все еще не от жидов-корчмарей, как самую наиактуальнейшую вещь, читает речь старого полковника, речь, которую гоголевский Бульба произнес перед казаками накануне тяжелого сражения «не для того, чтобы ободрить и освежить их, – знал, что и без того крепки они духом, – а просто самому хотелось высказать все, что было на сердце»!..
Май 2009 г.
СИЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ
Академик АМН СССР Федор Григорьевич Углов в лекции «Алкоголь и мозг» (Новосибирск, Дом ученых, 1983 г.) сказал просто и ясно: «Если общество не прекратит себя спаивать, оно превратится в сборище дегенеративных, умственно отсталых людей. …надо, чтобы народ узнал правду об алкоголе, чтобы идея отрезвления овладела массами, чтобы за ее осуществление взялся сам народ. Я верю в свой народ, в его светлый разум».
Именно эти слова и подняли на борьбу за трезвость в начале 80-х лучшую часть советского общества. И эта часть увлеченно читала лекции, проводила беседы и круглые столы, издавала журнал и книги, публиковала статьи, но… узнавать-то народ правду узнавал, а с пути дегенерации и умственной отсталости сворачивать не торопился. В ряды трезвомыслящих вставали буквально единицы. И это нас, тех, кто трезвость понял и принял, – крепко озадачивало, поскольку представлялось совершенно иррациональным и абсурдным. От того же, что настырное продолжение всенародного запоя, нами просвещенными, воспринималось как казус, легче не становилось. Быть легче могло стать только от результатов. А их, увы, не было.