Дрожащими пальцами ищу в списке контактов номер Сиенны. Между сестрами пять лет разницы и шестьдесят миль, и, насколько мне известно, они никогда не были по-настоящему близки. Когда мы виделись в последний раз? Наверное, на похоронах их отца. У Сиенны тогда был новый муж, новые губы и двое детей-подростков. На церемонии она с трудом выдавила из себя слезу. Вполне в ее духе, сказала потом Бьянка.
– Здравствуйте, – произношу я, когда на звонок отвечают. – Это Сиенна?
– Микки? Что-то случилось?
Иначе зачем бы я звонил?
– Бьянка попала под машину. На велосипеде.
Сиенна на несколько мгновений замолкает.
– Она сильно пострадала?
– Не знаю. С ней сейчас врачи. Я только что приехал в больницу.
– Что? Что произошло?
– Ее сбила машина соседей. Когда ее забирала «скорая», она была без сознания.
Сиенна со свистом выпускает воздух.
– А дети?
– С ними все в порядке. Бьянка хотела быстро съездить в супермаркет.
– Я… я приеду.
Сперва я не понимаю, что она имеет в виду.
– Я немедленно вылетаю.
– Может, лучше подождать? Пока врачи что-нибудь скажут?
На миг становится тихо, а потом она повторяет:
– Я приеду.
Медсестра периодически поднимает на меня глаза. Спрашивает, как я себя чувствую, не нужно ли мне чего-нибудь. Отвечаю, что хочу узнать, как моя жена.
Спустя минуту, десять или сто, я потерял счет времени, телефон издает сигнал, на экране мелькает новое сообщение. Перед глазами все плывет.
Прости!!! Я понимаю, это мелко, но что еще я могу написать. Пожалуйста, прости!!! Не знаю, как это могло случиться. Она внезапно выехала на дорогу прямо передо мной. Я хотела бы поменяться с ней местами. Я никогда себя не прощу. Как такое могло случиться?
Кликаю на сообщение и читаю его еще раз. Начинаю писать ответ, но стираю. Пишу снова и опять удаляю. В конце концов прячу мобильный. Что здесь скажешь?
– Пришел доктор, – сообщает медсестра.
Врач – мужчина моего возраста с перебитым боксерским носом. Пожимая руку, смотрит мне прямо в глаза и называет свое имя: Ариф.
– К сожалению, у Бьянки кровоизлияние в мозг. Это очень серьезно.
Вокруг все темнеет. Слова повторяются в голове эхом, я перестаю чувствовать собственные ноги.
– Ее везут в операционную, – продолжает врач.
Ноги медленно немеют, я готов упасть.
– Как – в операционную? Она же поправится, да?
Мягкие карие глаза доктора по имени Ариф смотрят в сторону. Он делает глубокий вдох, несколько раз моргает, а когда выдыхает, все его боксерское тело словно сжимается.
– К сожалению, пока ничего сказать нельзя. Мы сейчас попытаемся остановить кровотечение.
Он смотрит в стену мимо меня.
Я не вполне понимаю, что происходит дальше, медсестра, видимо, берет меня за локоть, чтобы я не упал.
Все по-прежнему как в тумане, кружится голова, и мне никак не унять дрожь. Телефон снова вибрирует. На дисплее номер Гун-Бритт. Объясняю, что Бьянке будут делать операцию.
– О нет! Дорогая, милая Бьянка!
– Как дети?
– В шоке. Волнуются.
Мне трудно говорить, но я должен им что-то сказать.
– Вы можете включить громкую связь?
Гун-Бритт тяжело дышит и, кажется, открывает дверь.
– Полиция отпустила Жаклин, – сообщает мне она. – Они ее быстро допросили у нас на кухне и отпустили домой. Хорошо хоть машину забрали.
На это я не отвечаю. У меня нет сил.
– Самое важное – чтобы Бьянка поправилась.
– Да, конечно.
Раздается треск и звук изменяется, когда она включает динамик. Я пытаюсь сосредоточиться.
– Папа?
Я слышу голос Вильяма.
– Малыш.
В горле растет ком, я стараюсь сдержать слезы.
– Сестренка тоже рядом?
Белла отвечает сама:
– Ты приедешь домой? Доктор уже вылечил маму?
– Нет, но скоро, – сдавленно шепчу я. – Сначала ей сделают операцию. А потом мама вернется домой.
– Это долго? – спрашивает Белла.
– Не знаю.
Вильям явно нервничает:
– А где ей будут делать операцию?
– В голове.
Я не хочу ничего скрывать, но они все-таки дети.
– Тут очень хороший доктор, и он обязательно вылечит маму.
– Обещаешь? – спрашивает Белла.
– Обещаю.
Обещаю и клянусь. Что еще остается?
– Я скоро к вам приеду. – Я чувствую, что больше ни минуты не могу без них. – Я вас люблю.
Гун-Бритт выключает громкую связь и снова закрывает двери:
– Это настоящий кошмар, Микки.
– Да. Здесь я сейчас ничем помочь не могу. Я еду домой, к детям.
– Мы с Оке рядом, вы же знаете.
– Сестра Бьянки тоже приедет, – сообщаю я.
– Сиенна? Я думала, они не общаются.
Я тоже так думал. Откуда Гун-Бритт знает, как ее зовут?
– Послушайте, – Гун-Бритт понижает голос, – в том, что случилось, виноваты вы. Вы же понимаете это, да?
11. Микаэль
До катастрофы
Лето 2015 года
В одно из последних воскресений лета меня разбудил голос с нижнего этажа:
– Есть кто-нибудь? Вы дома?
Бьянка побежала по лестнице в трусах и рубашке, а я смотрел вниз, наклонившись через перила. В холле стоял Фабиан, в застиранной футболке и бермудах, его короткие, кое-как остриженные волосы были взъерошены еще больше, чем обычно.
– А чем вы занимаетесь? – спросил он, глядя вверх на меня.
– Спим, – ответила Бьянка.
– Так долго? Можно мне войти?
Как будто он уже не вошел.
Я вздохнул, Бьянка, обвязавшись вокруг талии банным полотенцем, поспешила в кухню.
– А который час? – спросила Бьянка.
– Не знаю, – ответил Фабиан.
– Как ты попал в дом? – крикнул я сверху.
Он запрокинул голову и улыбнулся так широко, что при желании я мог бы разглядеть миндалины.
– Через дверь, конечно.
– Разве она была открыта? – спросила Бьянка.
И оба они посмотрели на меня.
– Не знаю, – ответил я. И тут же добавил: – Я исправлюсь.
После переезда в Чёпинге у меня появилась плохая привычка оставлять наружную дверь незапертой. В Стокгольме такое совершенно немыслимо, но тут другое дело. Запираться здесь казалось излишним.
– Звонка же нет, – объяснил Фабиан.
– И то верно, – вздохнул я.
Звонок так и лежал в одной из коробок из-под бананов, что стояли вдоль стенки в гостиной. Как только я о них вспоминал, у меня начиналась мигрень.
– Можно мне побыть у вас? Я могу помочь красить. Или поиграть с Вильямом.
Бьянка бросила на меня умоляющий взгляд. Мы оба считали, что Фабиан слишком взрослый, чтобы играть с Вильямом, но ни я, ни она не решались об этом сказать.
– Можно, но позже, – сказала Бьянка и посмотрела на дисплей телефона. – Сейчас только четверть восьмого.
– О’кей, – ответил Фабиан. – А когда будет можно?
– Приходи через несколько часов.
– Несколько часов? – переспросил он. – А точнее нельзя?
Бьянка сдержала вздох:
– Через два часа. Возвращайся через два часа.
И он вернулся. Он всегда возвращался.
Вечно возникал в саду, у ворот, в гараже, в общем дворе. Такой черт из табакерки. Отвернешься на минуту – парень тут как тут, стоит и что-то говорит прямо тебе в ухо.
– Он как привидение, – как-то сказал я Бьянке. – Появляется ниоткуда.
– И похоже, интересуют его не игры с Вильямом, – заметила Бьянка.
– Вот-вот, ему нужны именно мы.
Мы рассмеялись, и капля краски упала с моего валика на пол.
– Черт, везде эта краска.
– Думаешь, он с диагнозом? – спросила Бьянка.
– Наверняка. Народ сейчас получает диагнозы чаще, чем письма по почте.
Бьянка рассмеялась и брызнула в меня кистью.
– Не надо красить все только в черное и белое. Хорошо, что людям сейчас помогают. И что каждый может узнать, почему он чувствует то, что чувствует.
– Конечно. Но иногда получается чересчур. Разве нужно наклеивать ярлыки на каждую личность?
– Пожалуй, нет. – Бьянка задумалась. – Что ты думаешь о Фабиане? Синдром Аспергера?
– Не знаю.
– Он очень начитан в некоторых областях, – сказала Бьянка. – Я думаю, он умный. И речь у него более взрослая, чем у нормального тринадцатилетнего подростка.
– С интеллектом у него точно все в порядке, – сказал я.
– Тогда что? – настаивала Бьянка.
Если б я знал.
Я немного помолчал, а потом сказал:
– В школе много учеников с синдромом ЧТНТ.
– ЧТНТ? – переспросила Бьянка.
Я смущенно улыбнулся:
– Что-то-не-так.
В том же месяце я приступил к новой работе – учителем физкультуры в старших классах школы Чёпинге. На крыши домов мягко опускалось утро, сквозь густые облака пробивалось солнце, я ехал на велосипеде вдоль речки на восток. Место работы я менял несколько раз, но это всегда были стокгольмские школы, и я никогда не волновался. На этот раз у меня слегка сосало под ложечкой, когда я, припарковав велосипед в школьном дворе, впервые направился к входу. Все было по-новому. Летом я один раз встречался с директором. Это был приятный мужчина лет пятидесяти, который любил и Транстрёмера[8], и «Тоттенхэм Хотспур»[9]. Теперь же, чтобы посмотреть на меня, в зале школы собрался весь педагогический коллектив. Еще бы, новичок. Из самого Стокгольма.