Он приехал, чтобы забрать нас домой.
13. Жаклин
До катастрофы
Осень 2015 года
Что делать, когда понимаешь – с твоим ребенком что-то не так? Закрыть глаза. Надеяться, что тебе просто показалось, это возрастное и пройдет. Убеждать себя: все люди разные и каждый уникален, нет единственно правильного образа жизни.
Но он – мой ребенок. Своему ребенку всегда желаешь лучшего, а «лучшее» это чаще всего «быть как все», не слишком выделяться, не быть странным или другим.
Когда я начала что-то замечать? На самом деле намного раньше, чем смогла себе в этом признаться. И в тот момент, когда я купила дом и мы переехали в Чёпинге, я уже все знала.
Фабиану было пять, мне хотелось создать ему самые лучшие условия. Более подходящего места для ребенка я не могла представить. Чёпинге, где все здороваются друг с другом, где можно объехать на велосипеде весь район, не пересекая ни одного перекрестка, где у школ отличный рейтинг и везде, даже в самом дальнем закоулке, идеальные чистота и порядок. Ни дать ни взять Бюллербю.
Маклер уверял, что о таком доме можно только мечтать. Конечно, для двоих он был немного великоват, но мы с Фабианом тогда не думали, что проживем здесь десять лет в одиночестве.
Когда Бенгт упал с лестницы и сломал шею, часть Фабиана как будто тоже умерла. Он замолчал и закрылся у себя на несколько дней. Не плакал, но отказывался разговаривать. А когда я предложила ему помощь психолога, он так сильно ударил кулаком о дверной косяк, что в кровь разбил костяшки пальцев.
Потом стало чуть лучше, но в норму он не пришел. Фабиан почти не улыбался. Сидел у компьютера или с книжкой и на все обращения отвечал только «да» или «нет».
Самое страшное – когда ты видишь, как твоему ребенку плохо.
И только тем летом, когда приехали Микки и Бьянка, ситуация начала меняться.
Как-то в пятницу в сентябре я поехала на машине в Лунд за вином и случайно слишком сильно нажала на газ. Музыка в салоне играла на полную мощность, и черный «вольво» я заметила только после того, как он, совершив крутой обгон, затормозил прямо передо мной. Вот придурок. Я уже собралась ему посигналить, но тут на «вольво» загорелся синий маячок. На обочине было место для остановки. До того как полицейский подошел, я успела найти в сумке жвачку и опустить боковое стекло.
– Вы ехали с превышением скорости. Куда-то спешите? – Полицейский сунул голову в салон – и уперся в мое декольте.
Конечно, я могла бы возмутиться, но вместо этого решила подыграть и сказала:
– Извините, констебль.
– Петер, – ответил он.
– Простите?
– Меня зовут Петер. Вам не нужно называть меня «констебль». Будьте добры, ваши права.
Я поставила сумку на колени, слишком сильно наклонилась вперед и очень долго искала кошелек.
– Жаклин Эва Селандер, – прочел он и посмотрел так, как на меня обычно смотрят все мужчины.
– Просто Жаклин, – сказала я.
– Впереди школа, просто Жаклин. Поэтому тут надо ездить помедленнее.
Я притворилась маленькой и взмахнула ресницами:
– Простите… Петер.
Он сделал шаг назад. А в полицейской форме что-то есть. К тому же этот Петер, судя по всему, не вылезает из тренажерного зала.
– Вообще-то, обычно я не лихачу.
Так говорила героиня одного фильма. От сердитого настроя Петера не осталось и следа. Возвращая мне права, он просто сиял.
Реальный мачо. Из-под рубашки выпирали мускулы, обвитые жилами.
– Похоже, я обязан взять у вас номер телефона.
Очередное подтверждение, что я еще ничего. Иногда это нужно. Ровно сутки Петер присылал текстовые сообщения и мемы. На вторые сутки мы переспали.
14. Жаклин
После катастрофы
Пятница, 13 октября 2017 года
Когда я выхожу из кухни Бьянки и Микки, мне кажется, что температура упала на несколько градусов. Оке на диване читает новости на канале «ТВ-текст», Гун-Бритт увела детей наверх. В тишине скрыты капканы. Я надеваю кофту и подхожу к сидящему в кресле Фабиану:
– Вставай, пойдем домой.
Он на меня даже не смотрит. Мне хочется взять его и встряхнуть, погладить, обнять. Как это делают мамы. Но вместо этого я просто говорю:
– Идем!
Полицейский в дверном проеме внимательно смотрит на нас. Оке тоже.
– Вы ее не арестуете? – спрашивает Гун-Бритт. Она стоит на лестнице и так крепко сжимает перила, что они вибрируют. – Она алкоголичка, – выпаливает Гун-Бритт.
Она никогда не скрывала собственного презрения, но это уже переходит все границы.
– С тех пор как вы сюда переехали, от вас одни неприятности. Видишь, что ты натворила! Ты этого хотела, да?
Полицейский смотрит на меня. Нужно промолчать, взять себя в руки. Что бы я ни сказала, они истолкуют это против меня.
– Успокойся, – говорит жене Оке.
– Ты понимаешь или нет? Бьянка, возможно, никогда больше не придет в себя!
Она облачает в слова самые страшные опасения. Я отстранялась от них, но сейчас на меня обрушивается реальность. Гун-Бритт права. Во всем виновата я.
– Это для всех шок, – произносит Оке.
Гун-Бритт продолжает:
– Что, если ты ее убила? Как ты могла?
«Заткнись!» Мне очень хочется крикнуть это, но я сдерживаюсь и отворачиваюсь.
– Это был несчастный случай, – удается мне выдавить из себя.
Гун-Бритт не успокаивается.
– Ты сама – несчастный случай, Жаклин, – театрально всхлипывает Гун-Бритт, а Оке спешно обнимает ее за плечи:
– Ну-ну…
Я тону. Больше всего мне хочется уйти на дно, исчезнуть, пока все не закончится. Я хватаю Фабиана за руку и тащу его за собой. Только в прихожей он успевает вывернуться.
– Мы в таком же отчаянии, как и вы, – говорю я.
Гун-Бритт отталкивает Оке и, размахивая руками, кричит полицейским:
– Почему вы ничего не делаете? Остановите ее!
Полицейский, который допрашивал меня, пытается ее успокоить. Объясняет, что проверил меня на алкогольное опьянение. И тест отрицательный, следов опьянения нет.
– Последний раз я пила двадцать второго августа, – говорю я.
Клятва, данная Фабиану, тисками сжимает мою голову.
15. Жаклин
До катастрофы
Так наверняка почти у всех девчонок. Нужно, чтобы тебе говорили, что ты красивая. Всегда, что бы ты ни делала, ты должна быть симпатичной или красивой. Так говорят не только родители. Воспитательницы в детском саду, учителя, тренер по плаванию, родственники, знакомые и соседи. В конце концов ты только об этом и думаешь. Подружки. Именно так рождалась дружба.
Какая ты сегодня красивая!
Ой, какая прическа! И ногти!
Я БЕЗ УМА от твоего нового топа.
И парни. Мы позволяли им оценивать нас по этой шкале.
Суперсекси! Вот это задница!
Какая же ты уродка.
У Жаклин не грудь, а прыщики.
Счастье и страдание, успех и унижение. Девочка, ты красавица или чучело?
Граница такая тонкая. Одно слово – и все изменилось.
Я знаю, что должна благодарить собственное тело за многое. Мне не на что жаловаться. Внешность была для меня важнее любого самого крутого диплома. Мое резюме – это мой вес, размеры и просвет между бедрами. Все, что было в моей жизни, – благодаря внешности. Все люди, с которыми я познакомилась, все, что я съела и выпила. Все вечеринки, на которых я танцевала, и все те, с кем занималась любовью.
Мне было семнадцать, когда я уехала из Швеции по приглашению, от которого не отказался бы никто. Так все говорили. Лучшее мировое агентство, сотни тысяч крон за то, что тебя фотографируют в прикидах, о которых я и мечтать не могла, мое лицо на билбордах, в журналах и по телевизору. Несколько лет я ходила по подиуму в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. С карьерой у меня все сложилось удачно, но ровно перед тем, как мне исполнилось тридцать, работа закончилась, а я оказалась в гостиничном номере с младенцем и начала скучать по дому.
– Что вы умеете? – спросила меня женщина в бюро трудоустройства Тидахольма.
А я не понимала, как она, со своей посредственной внешностью, жирной кожей и редкими волосами, может так счастливо улыбаться?
– Не знаю, – мрачно ответила я. – Я ничего не умею.