Витю, лежащего на лестнице в крови и без сознания, обнаружила соседка, возвращавшаяся домой с работы. Она сразу позвала Юлю. Та пришла в ужас и впала в истерику, так что толку от нее не было практически никакого: бегала вокруг, то приседала, то вставала, то причитала, то ругалась. Кажется, она сама не понимала, что делает. Соседка вызвала скорую. К моменту приезда врачей Витя открыл глаза, что очень обрадовало Юлю – стало быть, жив. Его осмотрели, положили на носилки и унесли. Юле сказали, что, исходя из беглого осмотра, у него, скорее всего, сотрясение мозга, вероятно повреждение челюсти и однозначно перелом левой руки. Насчет остального – нужно смотреть, и смотреть они будут в больнице.
Вадим вернулся поздно вечером, изрядно выпивший и веселый, обнаружил дома только плачущую мать, без Вити, и спросил, в чем дело. Юля ответила, рыдая, что Витя в больнице с сотрясением мозга, переломом, а может быть, и чем-нибудь еще. На это Вадим ответил:
– Так ему и надо, уроду.
Юля возмутилась:
– Вадим, прекрати! Прекрати, слышишь! Он для нас старается, работает. Для тебя тоже. А ты так! Ты же живешь с нами.
– Давно бы уехал, если б можно было, – огрызнулся Вадим.
– Господи, за что мне это все… – еще больше запричитала Юля.
– Кто его?
– Гоша.
– Гоша… В смысле папа?
– Да, папа твой. Гоша.
– За что?
– За то… – замялась Юля.
– Так за что?
– За то… За то, что вчера вы с Витей подрались…
Юля вся как будто съежилась на стуле, а Вадим смотрел на нее обалделыми глазами:
– А откуда он узнал?
– Ну… – опять начала мямлить Юля.
– Я спрашиваю, откуда он узнал? – уже злым голосом повторил вопрос Вадим.
– Я нечаянно ему сказала… – призналась все-таки Юля – и дальше скороговоркой, захлебываясь слезами: – Я не хотела, я случайно, понимаешь, он позвонил, спросил, как дела, как ты, а я говорю, в больницу поехал, а он: зачем? А я… Ну что я скажу… Сказала, что вчера вы с Витей тут… Что уже все нормально, просто в больницу надо…
– Ладно, замолчи, – прервал ее Вадим. – Знаю, что он в курсе. Он звонил мне. Два раза сегодня.
Потом помолчал и добавил:
– Дура ты, мама.
И ушел в свою комнату. Там он разделся, лег на диван, который использовался и в качестве кровати, принялся рассматривать люстру и думать. Люстра слегка покачивалась от выпитого алкоголя, да и мысли не шли стройными рядами, особенно ввиду этого последнего события, которое нарушило все Вадины планы. Конечно, сам факт того, что Витя пострадал, и, судя по всему, серьезно, Вадима не мог не радовать. С другой стороны, вышло это совсем не так, как должно было бы: Вадим должен был сам, лично или с друзьями (что, в сущности, не имело значения) наказать обидчика, сам сломать ему нос за вчерашнее, сам насладиться выражением его лица при этом, запечатлеть в памяти момент, когда тот падает на лестницу с окровавленным лицом и выплевывает собственные зубы, сам… А тут вмешался папа и все испортил. Ведь он не просто лишил Вадима возможности лично почувствовать вкус победы, глядя на искореженное тело поверженного врага, так еще и всю ситуацию перевернул с ног на голову, изменил самую суть: выходило теперь так, что папа пришел и наказал обидчика сына, как делают родители детей и подростков, когда те еще не могут за себя постоять. И выглядело так, что Вадим вроде как из этих, которые если что, так сразу в слезы: «Я щас папу позову!»
Вот на кой черт он полез, думал Вадя. Как завтра друзьям об этом сообщить? Они-то скажут что-то вроде: «Молодец у тебя батя, надо было вообще башку ему оторвать!», но вот подумают-то, что побежал заступаться как за маленького, а все потому, что сам Вадя не может… Такие бредовые мысли роились у Вадима в мозгу, а между тем не приходил ему в голову главный и единственно значимый вопрос: что будет с Витей дальше, как он себя поведет, если все обойдется, и какие последствия это событие будет иметь.
А последствия уже наступали. Виктор не стал ничего скрывать и выдумывать нелепые истории о том, как упал с лестницы, и сказал врачам, что его избили. Врачи, в свою очередь, сообщили в милицию, как должны делать в подобных случаях. В тот же вечер пришли милиционеры, зафиксировали Витино состояние, однако разговор с потерпевшим отложили по настоянию врачей на завтра, потому что сегодня Вите предстояли кое-какие процедуры, да к тому же чувствовал он себя не очень-то хорошо, страдая от болей во всем теле, тошноты и головокружения.
На другой день Вадим позвонил Деду сказать, что поход во имя мести отменяется. Своим звонком он опередил Деда, который сам уже был готов сообщить Вадиму, что со вчерашнего вечера не перестает блевать в унитаз: чем-то, видимо, отравился или просто перепил, и вообще так ему плохо, что почти помирает. Конечно, это было бы неправдой, потому что чувствовал себя Дед прекрасно и с самого утра, позавтракав, смотрел телевизор и наслаждался жизнью. Мобильника у него не было, а потому Вадим позвонил ему на домашний, и Дед, подняв трубку, тихо (на всякий случай) сказал:
– Алло.
– Дед, привет. Это Вадим.
Дед добавил хрипотцы и стал говорить еще тише и протяжнее, как будто голосовые связки двигаются с усилием, а слова даются с трудом:
– Вадя. Здорóво.
Предусмотрительно не стал он выкладывать сразу версию о своей болезни, а решил послушать, что скажет Вадим. Неспроста же он звонит.
– Слушай, Дед, у нас, похоже, сегодня все отменяется.
Дед, конечно, обрадовался, но виду не подал:
– А чё так?
– Да вчера, пока мы тут бухали, батя подъехал к этому чёрту поговорить. Короче, он теперь в больнице.
– Да, батя твой мог… Серьезно там?
– Да хрен знает. Сотрясение, рука сломана, с рожей что-то.
– Ебать…
– Да. Так что, короче, отбой с этой темой.
– Ну да, ясное дело… Жалко… Я думал сам ему ёбнуть разок-другой…
– Ладно, Дед, давай, щас остальных предупрежу…
– Ладно, давай.
Дед только порадовался такому развитию событий.
В конце концов, думал он, от такого исхода всем хорошо. Да изначально идея нелепая была, и взяться за такое – дураком надо быть. И отец Вадин оказался дураком еще большим, чем Вадя. Точно буйвол безмозглый. «Теперь главное, чтобы выкрутился. А то ведь и посадить могут. А это будет вообще некстати, потому как планы у нас с пацанами серьезные, а без денег, которые есть только у Вади (вернее, у его папы), про них можно забыть. Ладно, посмотрим».
Так думал Дед, сидя на диване и переключая телевизионные каналы.
Вадим же позвонил остальным товарищам, Овсеенко и Иванову, предупредил первого и не застал второго. Овес искренне огорчился произошедшим, потому как уже был настроен действовать, руки его чесались и глаза горели:
– А я-то думал, что сам хоть пару раз ему врежу…
– Отложим до следующего раза.
– Ага.
А Иван с самого утра уехал к бабушке, вернулся только к вечеру и в намеченное время пришел к Вадиному подъезду. Простоял он там минут двадцать, но не дождался ни своих друзей, ни Вити, идущего с работы. Хотел было подняться на этаж и позвонить, но подумал, что, наверное, незачем. Да и мало ли что могло произойти. А спросят: зачем пришел? Дело-то щекотливое намечалось. В конце концов он мысленно обругал своих друзей и поплелся домой. В сущности, ему было все равно, бить Витю или не бить. За компанию и побил бы, а так, если бы ему предложили решать, – может, и не стал бы.
Вадим же в это время был дома и продолжал терзать себя мыслями о том, что вышло совсем не так, как ему хотелось и как должно было для восстановления справедливости. А так выходило, что и не он решил вопрос, а папа, и перед пацанами все же было как-то неловко, хотя они виду и не подавали, и удовольствия от Витиных увечий не было почти никакого.
Глава 5
На другой день к Гоше пришли милиционеры. Около его дома примерно в одиннадцать часов утра остановился милицейский уазик, из него вышли двое сотрудников, один крупный и даже полный, другой, наоборот, сухопарый, посмотрели на высокий забор, виднеющуюся за ним красную крышу дома, подошли к калитке, позвонили. Открыл Гоша, посмотрел на милиционеров, назвал их сразу про себя Толстый и Тонкий, изобразил удивление, хотя, конечно же, догадался, о чем пойдет речь.