Он начал, как только проснулся. Сначала у себя в голове раскладывал, что скажет он, что ответят ему, и в голос заговорил ближе к обеду.
– Абсурд какой-то, – зашёл Лишнев издалека. – Если бы ты мне раньше сказал, что нужно к понедельнику, я бы как-то всё распределил, не сидел бы до одиннадцати.
– В пятницу! – Лишнев поднял к лицу руки и потряс ладонями.
– Сам-то, небось, ебаться поехал? – Лишнев навис над столом, за которым сидел воображаемый Серёжа.
– Сука, гад! – на этой реплике Лишнев ударил по столешнице кулаком и ушиб костяшку мизинца.
– Вот уйду, и ебитесь сами со своими табличками, понял, гандон? – Лишнев стискивал челюсти и одними губами выплёвывал слова в зеркало над раковиной в совмещённом санузле, пока держал ушибленную руку под струёй холодной воды.
– Уйду, – тихо и глухо повторял он, подхватывая ногтем содранный лоскуток кожи на кулаке.
– И деньги ваши мне не нужны, – кожа не поддавалась, и Лишнев вцепился в лоскуток зубами.
Со стуком запрыгал по белой крышке стиральной машины телефон, на экране всплыло профайл-фото лендлорда: худой, с тёмной миллиметровой щетиной на черепе и впалых щеках человек в зеркальных очках стоял в треть оборота на фоне бутылочно-зелёной стены. Костлявый и похожий на топор нос его был скошен вправо, как будто свёрнут.
– Салют, – сказал лендлорд и чавкнул жевательной резинкой. – Тринадцатое число. Я ничего не получил.
Лишнев провёл ушибленной рукой по лбу и наверх, по редеющим волосам. В зеркале было заметно, как опухла и начала темнеть в месте удара костяшка мизинца.
– Привет, – Лишнев так и остался стоять с ладонью на голове, другой рукой прижимая к щеке телефон. – Я в понедельник переведу, у меня аванс в понедельник. Ну, то есть он тринадцатого, но если на тринадцатое выходные выпадают, то его переносят на понедельник. В общем, в понедельник до обеда.
Профайл-фото лендлорда молчало сквозь зеркальные очки.
– До обеда, – сказала трубка и чавкнула.
Лишнев дважды кивнул, глядя в зеркало.
– Да, конечно. Всё сделаю.
Лендлорд отключился.
– Сука, – сказал в пустую трубку Лишнев. – Гад.
Три часа спустя Лишнев лежал голый на хозяйской полуторной кровати с полужёстким продавленным посередине матрасом. На стене напротив висел телевизор, прошлогодняя модель с улучшенной цветопередачей. В нижней части экрана оранжевым светилась полоска перемотки, сам экран был тёмным, но за темнотой можно было разглядеть несколько обнажённых человеческих тел, поставленных на паузу – Лишнев только что удовлетворил себя под фетиш-оргию, которую нашёл по ключевым словам: офис, каблуки, групповуха. Если бы не разросшийся ясень под окном, то полицейский дрон отметил бы, что телевизор не подключён ни к одной государственной сети и используется только для несертифицированного просмотра неустановленных видеоматериалов – не самое серьёзное нарушение, но вместе с другими несоответствиями может вызвать вопросы.
Завибрировал телефон. Лишнев нажал «Принять видеозвонок». На экране появилось лицо пожилого мужчины. Редкие седые волосы торчали прозрачным гребнем сверху головы и клочьями по бокам, белели отросшим щёки и подбородок. Позади мужчины желтела спинка спального гарнитура карельской берёзы – золотистая, с мелкими тёмными сучками, похожими на соски.
– Ты почему голый? – спросил мужчина.
Лишнев прикрылся покрывалом, поднялся на своей кровати и тоже сел. Они с мужчиной стали в этот момент похожи, только фон позади Лишнева был белый, обычный кусок стены, обезличенная коммерческая жилплощадь для одинокого физического лица.
– Спал, – ответил Лишнев. – Устал за неделю. А у тебя что? Как здоровье?
– Здоровье моё его волнует, посмотрите, – когда мужчина раскрывал рот, в переднем ряду снизу и сверху торчало по одному тёмному жёлто-коричневому зубу, остальное пространство во рту было пусто и черно. – Ждёшь, что кони двину? Думаешь, как бы квартиру заполучить?
Мужчина засмеялся. Из чёрного рта появился белёсый язык, в камеру телефона полетели капельки слюны.
– Денег нам с Любой переведи, – мужчина приблизил лицо к камере, так что стали видны пигментные пятна на коже. – Ты там что, уморить нас решил?
Мужчина смотрел в камеру телефона с усилием, прищурив глаза и отведя в сторону подбородок.
– Переведу в понедельник, – сказал Лишнев. – Я помню.
– Помнит он, – мужчина показал одинокие зубы. – Ты про квартиру даже не думай. Не дождёшься, понял?
На этом экран погас.
Лишнев лёг на спину. Локтем при этом он случайно нажал на пульт телевизора, и потемневшая на паузе оргия ожила, задвигались члены и рты, а громкость скакнула на максимум. Лишнев стал ловить пульт, а тот убегать от него, выскальзывать, поворачиваться не тем боком – и выключил он телевизор, только когда по трубе отопления уже стучали откуда-то из глубины дома.
Лишнев завернулся гигантской самокруткой в покрывало, свернулся калачиком, поджал ноги к груди.
– Суки, гады, – прошептал Лишнев. – Когда всё это закончится, а?
***
В воскресенье на улицах Центрального округа Распределённой метрополии людно. Сегодня праздник, первые послевыборные выходные, традиционный день, когда физические едут в центр гулять вдоль бульваров и пить кофе у прудов. Лишнев тоже отправляется в центр. Он едет на метро до Чистых, там поднимается наверх и направляется по бульварам вниз, в сторону Неглинной.
От ходьбы на свежем воздухе ему становится весело, воздух разгоняет кровь, и даже воображаемый Серёжа как будто уменьшается в размерах, отползает куда-то в сторону сознания.
Светит солнце, с экрана на крыше Центрального банка смотрит новый Президент-бот. Он улыбается, склоняет голову чуть вбок, в уголках глаз видны тонкие морщинки.
Лишнев доходит до Неглинной, по ней до Кузнецкого и сворачивает в сторону Большой Дмитровки.
По дороге он искоса смотрит на своё отражение в витринах, в окнах домов и припаркованных вдоль улицы автомобилей. Каждое стекло, каждая гладкая поверхность, способная отражать свет, показывает ему лысеющего сорокалетнего офисного работника, показывает скоротечно, на секунду, и тут же сменяется бетонной стеной, кузовом грузовичка доставки или вовсе пустым просветом переулка.
Лишнев успевает промелькнуть в зеркальных очках темноволосой девушки, одетой в слишком узкие чёрные джинсы и короткую белую маечку, из-под которой виден пирсинг в пупке. Девушка идёт на Лишнева с ярко-алой улыбкой, Лишнев видит поверхность её губ, влажную и блестящую, и его сердце пропускает удар от волнения, но девушка проходит мимо и обнимает другого мужчину, Лишнев не успевает его рассмотреть, потому что толпа подталкивает Лишнева дальше.
Лишнев останавливается возле чёрного автомобиля с тёмными зеркальными окнами, чтобы посмотреть на своё отражение и убедиться, что он ещё не исчез до конца. В следующую секунду стекло ползёт вниз, съедая отражение Лишнева, а вместо него появляется кто-то неприятный с гладким незапоминающимся лицом, он вопросительно дёргает подбородком, как бы спрашивая Лишнева, какого чёрта он здесь забыл.
«Отпиздить бы тебя, – думает Лишнев, ни к кому конкретно не обращаясь. – Сука».
День яркий и жаркий, и люди вокруг Лишнева слабо одеты. Впереди него идёт пара, парень и девушка, парень положил руку девушке на бедро, он притягивает её к себе, прижимает к своему левому боку, от этого ей неудобно идти, она делает правой ногой короткие неловкие шаги, переваливается.
– Как утка, – говорит Лишнев.
Парень оборачивается, но ничего не говорит.
Впереди улица заполнена людьми, темнеет стена из спин и голов. Лишнев идёт туда. Он один на белом свете, как Президент-бот на экране, и вся разница между ними в том, что Лишнева никто не ждёт и не устраивает в честь него гуляний в солнечный жаркий летний день.