Кстати, я не знаю, как она это выносит.
— Мы с тобой вместе на всю жизнь, Батист.
— Конечно!
И они обнялись, причем вскоре к ним присоединилась Изабель, а Жозефина снова обрела свой легкий игривый нрав и непринужденность, в которых они все так нуждались.
Вечером, когда они вместе готовили ужин и болтали, Батист как раз собирался поставить в духовку лазанью, и тут его осенило:
— Черт подери! Мой вечер…
Жозефина уронила нож:
— Господи, я забыла тебе напомнить. — Она бросилась к своему ежедневнику. — Через двадцать минут в Конгресс-центре.
— Скажи им, что плохо себя чувствуешь, — осторожно предложила Изабель.
— Лучше помереть! — крикнул Батист.
Жозефина схватила Изабель за руку, чтобы остановить ее:
— Батист никогда не отменяет встречи. Он будет хуже себя чувствовать, пропустив свой вечер, чем если явится туда больным, да хоть бы и умирающим.
Он ринулся в свою комнату переодеваться, а Жозефина тем временем вызывала такси.
— Хочешь, мы поедем с тобой? — предложила Изабель.
Батист хотел было согласиться, но инициативу перехватила Жозефина:
— Нет, ни к чему! Мы ему будем только мешать. К тому же, честно сказать, после пятнадцати лет совместной жизни я знаю наизусть все вопросы, ответы и даже все анекдоты, которые он там расскажет. Они уже не новенькие!
Батист, которому не удавалось застегнуть непослушные пуговицы на манжетах, проворчал:
— Вот и поезжай вместо меня, раз ты такая умная.
Жозефина рассмеялась:
— Ладно, не паникуй: ты же знаешь, что все будет отлично.
Прибыв на место, Батист прошел через служебный вход, его никто не встречал, он оглядел пустые коридоры и решил подняться в вестибюль верхнего этажа. Там царило оживление; как только кто-то его заметил, организаторы ринулись ему навстречу, нервные, возбужденные. «Сейчас они скажут, что не продали ни одного билета, — подумал Батист с облегчением, — и можно будет вернуться домой».
Но веселые и уже пригубившие вина организаторы, наоборот, поведали ему, что народу пришло видимо-невидимо: уже лет десять на творческих вечерах не бывало такого аншлага. Мало того что зал на восемьсот человек заполнен до отказа — в двух соседних пришлось установить телеэкраны, потому что в сумме билеты, чтобы посмотреть на Батиста и послушать его, купили тысяча двести человек.
Ему захотелось сбежать: он ведь вообще не готовился.
— У вас не найдется кабинета, где я мог бы уединиться?
— Как! Вы не выпьете с нами?
Батист взглянул на радостного бургомистра, лицо которого пошло красными пятнами, — он любезно протягивал Батисту бокал. Писатель не смог признаться ему, что если он сейчас выйдет к публике как есть, без подготовки, то в следующий раз у них не купят ни одного билета.
— Попозже… — пробормотал он с улыбкой заговорщика, показывая, что уж после вечера-то можно будет повеселиться.
После того как он дружески поприветствовал всех знакомых, его проводили в комнатку, где он мог подготовиться.
«Зачем нужна литература?» — значилось в программке.
Батист сложил листок пополам, нацарапал что-то. Как пианист, который заранее выбирает аккорды для импровизации, он тоже наметил темы, на которые будет говорить. Автор, беседующий с многочисленными читателями, больше похож на джазмена, чем на сочинителя классической музыки; вместо того чтобы сперва написать текст, а потом его произнести, он должен создать в зале особую атмосферу: рискнуть отойти от заявленной темы, а потом вернуться на твердую почву, ловя на ходу удачные формулировки, приходящие в голову, и позволяя эмоциям окрашивать свои мысли, меняя тон и ритм разговора, чтобы интерес не ослабевал, а вспыхивал с новой силой.