Когда пробило двенадцать, Ева вздрогнула. Квентин тоже. Что они делают здесь вместе? Пора было определяться. Начиналась особая, спонтанная часть ночи, свободная от светских приличий. Гулкие удары колокола отзвучали над городком и уплыли вдаль, в бескрайнее море.
Ева трепетала. Она знала, что он передал инициативу ей, что сам он не осмелится. С ним ей придется играть мужскую роль.
В комнате повисло напряжение, которое чувствовалось даже физически; темнота превращала ее в такое место, где возлюбленные могут соединиться; тишина, казалось, так и гудит от их мыслей, порывов, вожделения и страхов.
Ева понимала, что должна что-то предпринять, не важно что, просто чтобы снять это напряжение, когда оба желают друг друга до дрожи.
Она подняла на него глаза. Он выдержал ее взгляд. Он бездействовал, но как бы молча взывал к ней: «Ну давай же, я согласен!»
Ева-то привыкла, что мужчины сами приближаются к ней, протягивают руки навстречу, а ей надо только согласиться, и ей казалось обидным иное развитие событий, будто она потерпела поражение, так что она не двигалась с места.
Хочет ли она его? Конечно же да. По миллиону причин. Он вовсе не был… неприятным, и, распахнув ему объятия, она отомстит его отцу, который осмелился отшвырнуть ее, словно ненужную вещь. Этим романом она перечеркнет и свой возраст, доказав Филиппу, что она — еще в лагере молодежи, как его сын, — бесконечно далеко от шестидесятилетних вроде него. Будет ли это аморально? Задав себе такой вопрос, она решила, что это просто великолепно — беспокоиться о приличиях, в то время как Филиппу плевать на все правила и он обманывает и жену, и любовницу. Чего церемониться с таким типом! Так что можно действовать!
Только что ей потом-то делать с этим мальчишкой? А вдруг он к ней привяжется? Станет ходит за ней по пятам. Уж точно, он не будет вести себя так осторожно, как женатые мужики, с которыми она обычно имеет дело… И удастся ли ей…
Мягкие, обжигающие губы Квентина обрушились на ее губы.
Утром новая Ева и новый Квентин встречали первые лучи солнца.
За окном горизонт купался в белом опаловом свете. Море, казалось, еще не проснулось, оно оставалось неподвижным и как будто не спешило окрашиваться в свои обычные цвета.
Квентин вынырнул из-под простыни, как из морской пены, глаза у него были полуприкрыты, волосы растрепаны. Он не сводил с Евы нежного взгляда, страстного и умоляющего.
Ева шепотом ответила на его взгляд:
— Я так счастлива!
Он радостно заворковал и припал к ней.
Ночью она опробовала свою новую роль — наставницы, а потом и свыклась с ней: эта роль требовала большой любви, причем не обязательно к Квентину, скорее — ко всему человечеству. Поскольку она считала священным союз мужчины и женщины, она не скупилась на советы, проявляла терпение и давала ему возможность сдержать свою страсть и волнение, чтобы они оба могли достигнуть вершины блаженства. Так час за часом они сплетались и разъединялись, опьяненные друг другом, переводили дух и снова трепетали.
— Я остаюсь здесь, домой не поеду! — объявил Квентин.
— Договорились. Я тоже!
Этот бунт против жизни по распорядку скрепил их союз: Квентин предупредил родителей, что вернется в Брюссель с другом, пусть они не беспокоятся; Ева действовала не так демонстративно, но все же отменила назначенные встречи: в агентстве, с подругами, любовниками — и выключила телефон, чтобы не слышать звонков от Филиппа.
Теперь оставшиеся дни были в их полном распоряжении, и это приводило их в восторг: им словно предстоял отпуск от обычной жизни, и они вот-вот должны были ухнуть с головой в эту прекрасную вставную главу.
На улице можно было столкнуться с кем-то из знакомых, поэтому они наслаждались праздностью, не покидая стен дома, где встретились. Квентин расхаживал по комнатам в трусах — чего никогда не позволил бы себе мужчина в возрасте, — на груди его рельефно вырисовывалась новенькая мускулатура.