Прямо перед ней поднялся Квентин, подставляя новенькое, с иголочки, тело порывам морского ветра. По тому, как он старательно высматривал, что творится справа, слева и никогда — сзади, Ева догадывалась, что он позирует лично для нее, думает только о ней. Он красовался в разных выигрышных позах, поглаживая свои рельефные широкие плечи, которыми очень гордился.
Ева придумала, как еще можно досадить Филиппу, который пока не заметил, что занимает его сына: она отложила книгу и не таясь рассматривала юношу.
Квентин принял это как свидетельство своего триумфа. Ему захотелось показать ей, какой он сильный: он позвал братьев играть в бадминтон, предложив им сразиться вдвоем против него одного. Они отошли метров на десять, и он увлеченно стал демонстрировать Еве свою ловкость, быстроту и отличную реакцию.
Филипп еще не разгадал поведения своего старшего сына, но с ужасом заметил, что Ева проявляет к нему интерес. Если бы рядом с ним не было жены, он устроил бы ей разнос.
Ева же поняла, что теперь — ее ход. Она поднялась и предложила пикантной японской собачке прогуляться: вдвоем они направились к месту, где сражались младшие Дантремоны, остановились неподалеку и стали с увлечением наблюдать за игрой.
Возбужденный ее вниманием, Квентин мастерски отбивал воланчик, потом, чтобы спасти явно неудачный пас, ловко отпрыгнул назад и принял подачу.
Ева захлопала в ладоши.
Покраснев, Квентин взглянул на нее:
— Хотите поиграть?
— С удовольствием. Но надо, чтобы кто-нибудь побыл с моей милой девочкой…
Двое младших братьев, довольные, что можно отдохнуть, предложили свои услуги.
— Отведите ее, пожалуйста, к воде. Я вот думаю, может, ей пора сделать пи-пи…
— Хорошо, мадам.
Довольные мальчики убежали с собачкой к морю.
А Ева с Квентином начали игру. На этот раз он вел себя совсем по-иному: изо всех сил пытался ей проиграть, что было не так уж просто, учитывая, что Ева думала лишь о том, как бы двигаться покрасивей, и пропускала одну подачу за другой.
Но какое это имело значение! Их внутренний диалог развивался куда успешнее, чем партия в бадминтон. Квентин не спускал с Евы горящих глаз, а она отвечала ему шаловливой улыбкой. Они нравились друг другу и отчетливо это друг другу сигнализировали.
— Уф, я все. Устала.
— Вы здесь на все выходные?
— Да, а вы?
Он насупился:
— Я здесь с родителями.
— У вас очень красивая мама.
— Правда?
Квентин не догадался, конечно, что за изюминка крылась в этой реплике, но ему было приятно: она давала понять, что между его мамой и женщиной, которая его привлекала, нет враждебности.
— Вы в сто раз красивей моей мамы.
— Ах, ну что вы…
— Да точно, клянусь вам.
— Вы забываете, что по возрасту я не так уж отличаюсь от вашей мамы.
— Мне нравятся только взрослые женщины, а не девчонки.
Он объявил это с таким апломбом, что они оба удивились: он — потому, что не собирался ничего такого говорить, а она — потому, что почувствовала в его словах искренность.
Бросив взгляд в ту сторону, где стояли их шезлонги, она заметила, что Филипп злится и крутится как уж на сковородке, а Одиль, наоборот, поглядывает на сына с улыбкой, удивляясь, что он ведет себя как взрослый мужчина.
Ева решила, что пока можно удовлетвориться достигнутым и вернуться на свое место:
— Пойду отдохну.
— Ну конечно!
— Знаете, глядя на вас, я думаю об одной записочке на желтой бумаге.
— О записочке на желтой бумаге?
— Ну да. Маленькая записочка, без вашей подписи.
Тут она улыбнулась ему такой неотразимой улыбкой, что он тоже улыбнулся в ответ, и это показалось Еве подтверждением того, что ее гипотеза верна.