… Но даже Ритка его увидела…
Толкнула меня в бок и заверещала:
– Чур меня! Чур меня!
Я тоже стала кричать «Чур меня», но я его увидела. Этого человека с усиками и тростью в костюме песочного цвета. И когда я закричала это «чур, меня», человек в зеркале стал таять, как туман над рекой. Я бы даже не удивилась, если бы последней в зеркале растворилась его улыбка. Как у Чеширского кота.
Потом мы обе вскочили, зажгли свет, погасили свечи, убрали зеркала, и все это время орали, как ненормальные. Собака Сима тоже исходила лаем и рычала. Не могу сказать, что ее так напугало видение в зеркале. Скорее, две истерички, которые увели ее из родного дома.
Я даже хотела разбить зеркала, но Ритка мне не дала.
– Ты что, Марусь, счастья пять лет не будет!
В ту ночь мы так и не уснули в этом доме. Я сразу же позвонила Озоновскому, – мобильник тут брал, – и истерично потребовала, чтобы он за нами приехал. Озоновский, конечно, помчался за нами. А пока мы его ждали, я спросила у Ритки:
– Ты его видела?
– Ага. Жуть. Чур меня.
– Ты видела? У него песочный костюм, трость и тонкие усики над губой.
– Что? – Ритка смотрела на меня во все глаза. – Ты так его разглядела?
– А ты? – рассердилась я.
– Я просто увидела серое пятно.
– Вот, блин, ты дура!
– Это ты дура, блин! Это же твой суженый был, вот ты его и разглядела, а не я. Ты гадала, ты, а не я!
– Никакой это был не суженый! – сопротивлялась я. – У меня есть Озоновский!
– А кто это тогда был? – дрожащим голосом спросила Ритка.
– Мираж.
– Призрак… – жалобно прошептала Ритка. – Надо было три бутылки брать.
– Не надо было гадать. Это была твоя, кстати, идея!
– Ты закончила такой факультет и еще ни разу не гадала на зеркалах! Считай, это был эксперимент! – сказала в свою защиту Ритка.
– А не пошла бы ты со своими экспериментами? – фыркнула я. – Для чистоты эксперимента нужно быть трезвой и одной.
– Тогда бы с тобой точно случился родимчик! И вообще, нам померещилось. Это все деревенская наливка. Больше мы ее пить не будем!
– Просто я больше сюда не приеду, – неуверенно сказала я. Не смотря на страх, дом был хорош. А пленер завораживал.
– Ты что, Марусь…
– Ну, по крайней мере, я не приеду сюда одна. И с тобой. – Решила я и кивнула головой для убедительности. Дом мне очень понравился.
Потом, наконец-то, приехал Озоновский, напугав нас до одури звонком в ворота.
Мы с Риткой и Симой погрузились в машину.
Сначала Озновский отвез «по месту происки» Симу и сумку еды, которую мы с Риткой не одолели. И Сима, и хозяин Симы были счастливы.
Потом Озновский повез домой Ритку.
– Ну, Мария, начинай, – сказал Озоновский. Я долго ждала этой фразы. Ритка поежилась.
– Сережа, не сердись. Ну, понимаешь, канун Рождества. Дом в деревне. Ну, мы решили погадать на зеркалах…
– Сначала вы выпили наливки.
– Нам было страшно, Сережа…
– А нельзя было сразу позвонить мне, Мария, и сказать правду, а не придумывать, что у вас с подругой все в порядке и вы переночуете в доме?
– Ну, Сереж, как ты не понимаешь… Мы решили устроить как бы девичник… Рождественскую сказку…
– Да, – вякнула Ритка и заткнулась. И снова поежилась.
– Мария, я тебя не понимаю, – покачал головой Озоновский. – Ты – одна из лучших моих выпускниц. Ты пять лет изучала мифы и легенды народов мира. Ты уже почти полгода сама преподаешь на факультете, которой окончила. Рассказываешь студентам про сказки… И после этого ты не боишься…
– Сергей Петрович, ну, вы загнули! – протянула Ритка. – Чего сказок-то бояться!
– Рита, помолчи, – прошипела я.
– Маргарита, вы просто не понимаете, – не смутился Озоновский. – Мифы и легенды не возникают просто так. Тем более, все мифы и легенды похожи между собой. И это тоже не простое сходство. Даже обычные сказки повторяются. А почему? Вы помните присказку? В сказке – ложь, да в ней намек… Даже сказки нужно верно толковать, Маргарита. Вот кто такая Баба Яга, а?
– Ну, бабка на помеле. Бабайка, короче. Ей детей пугают, – растерялась Ритка, послушно отвечая.
– А почему ей пугают? – несло Озоновского.
– Чтобы дети слушались, – ошарашено ответила Ритка.
– Не верно, Маргарита. Не зрите в корень. Почему дети должны слушаться, чтобы их не утащила бабайка, а?
– Ну… ну… – совсем потерялась Ритка.
– Вот! – воскликнул Озоновский. – Вы не знаете! А между прочим, Маргарита, Баба Яга символизирует в сказках покойницу. И избушка ее на курьих ножках – это древнее захоронение. Живым людям не нравится запах мертвого тела. А мертвым не нравится запах живых. Поэтому-то Баба Яга всегда восклицает: «Фу, фу, человеком пахнет»…
– Боженьки мои, – прошептала Ритка. – И ты, Маруся, не рассказывала этого?
– Когда это тебя сказки интересовали? – с обидой припомнила я.
– Словом, все придания имеют реальную основу, – продолжил Озоновский. – И гадания – это…
– Это нельзя! – выпалила Ртика, как примерная ученица.
– Правильно, Маргарита, – кивнул Озоновский. – Потому как гадание – это бесовщина. И кто нам может явиться в зеркале? Только дьявольский дух.
– Мамочки мои, – прошептала Ритка.
– Вы хоть «Чур, меня», – сказали? – вопрошал разгневанный Озоновский. Мне всегда нравилось, как он злится.
– Ага, – выдавила из себя Ритка. – Я больше никогда не буду гадать.
– И это верно, – прикрикнул мой профессор и любовник по совместительству.
– Сережа, хватит, – сказала я.
– Что?
– Ритке пора выходить.
– Ах, это…
Напуганная сверх меры, Ритка вылетела из машины пулей. Она даже не сказала «До свидания» или «Пока».
Мы подождали, когда она включит в квартире свет и помашет нам из окна рукой. Потом Озоновский поехал. Он долго молчал, а я не решалась заговорить первой. Наконец, я не выдержала и робко спросила:
– А что будет с моей машиной, Сережа?
– Ничего. Починят. Доставят. Все, как полагается.
– Спасибо.
Озоновский опять замолчал. Потом он вздохнул и осторожно спросил:
– Почему ты сразу не позвонила мне, Маша? Я бы приехал и забрал вас.
Какой же он зануда! Как я раньше этого не замечала? Главное, не психовать и отвечать на его нудные вопросы.
– Я уже говорила. Нам захотелось интересно провести канун Рождества. Это был тот самый случай. Хоть и было страшновато, в этом-то и был интерес! Ты не понимаешь! Ты в лагере никогда не отдыхал?
– В каком лагере?
– Ну, в сосновом бору, летом, естественно.
– Я… Не важно!
Понятно, – подумала я. Опять тайны. Про себя Озоновский говорил мало и скупо, по сути, я ничего про него не знаю. Сергей на все мои расспросы отвечал, что не любитель предаваться воспоминаниям. Довольно – таки часто я злорадно думала, что и про меня Озоновский знает далеко не все. Я вздохнула.
Домой мы вернулись в три часа. То ли утра, то ли ночи. Это неоднозначный час. Граница. Граница между ночью и утром. Как сумеречная зона.
Мы легли спать. Вернее, это, может быть, Озоновский лег спать. Я же стала целовать его. И он стал мне отвечать, как же иначе… Мне всегда нравилось заниматься с ним любовью.
Озоновский сразу увлек меня, как только я его увидела, зашедшего в первый раз в аудиторию… Он смотрелся моложе своих лет, был подтянут, привлекателен, обаятелен… И знал столько сказок, легенд, мифов…
Вот только этой ночью, занимаясь с ним любовью, я представляла себе Песочного человека… Вернее, я не хотела этого, но… это было как наваждение. Меня просто преследовал этот образ. И образ казался таким влекущим и прекрасным, что, грубо говоря, я занималась любовью с Песочным человеком, а не с Озоновским. И ничего не могла с собой поделать. Да и не хотела, если честно. И когда я это поняла, мне стало не по себе…
Перед тем, как уснуть, Озоновский спросил:
– В зеркале ты видела не меня?
– Нет, Сережа. Нет. Но это был человек, чем-то на тебя похожий. Только моложе лет на двадцать.
– Господи… – как-то странно произнес Озоновский.
– Что? Что, Сережа? – заволновалась я.
– Нет. Ничего. Но ты же больше не будешь гадать?
– Нет. Обещаю. Тебе. И себе. Не буду. Конечно, не буду. Сереженька, милый, что случилось?
– Ничего. Пока – ничего.
– Сережа…
– Забудь. Все хорошо. Ты же любишь меня?
– Господи, конечно! – тут же воскликнула я, покривив душой.
– И я тебя очень люблю, Маруся. Значит, все будет хорошо.