Он молчит, еще раз окидывая меня оценивающим взглядом. Не знаю, от ветра ли или от его дыхания на моей коже, но по мне пробегают мурашки.
– Вы опасная женщина, Беатрис Перес.
Мои губы изгибаются в улыбке. То, что он знает мое имя, да еще и назвал меня «опасной женщиной», слегка льстит мне, хоть я отчаянно борюсь с приятным ощущением.
– Опасная для кого? – спрашиваю я дразняще.
Он не отвечает, но в этом и нет необходимости. Опять улыбка, опять ямочка на щеке.
– Готов поспорить, что за вами тянется шлейф из разбитых сердец.
Я пожимаю открытыми плечами, кожей чувствуя его взгляд.
– Мне делали предложение разок-другой. Ну или четыре.
– Наследники ромовых империй и сахарные бароны или косматые бородатые борцы за свободу?
– Скажем так: у меня широкий вкус. Однажды я поцеловала Че Гевару.
Не знаю, кто сейчас больше удивлен: мой собеседник или я сама. Понятия не имею, зачем я сказала то, что хранила в тайне даже от собственной семьи, совершенно незнакомому человеку. Наверное, чтобы его потрясти. Американцев так легко шокировать! Еще, вероятно, мне захотелось показать ему, что я не какая-нибудь дурочка, едва начавшая выходить в свет. Я делала и видела такое, чего он даже представить себе не может. То, насколько далеко я зашла, думая, что освобождаю отца из ада Че Гевары – тюрьмы Ла Кабанья, – история довольно впечатляющая. Сейчас я содрогаюсь при мысли о том, какая это была самонадеянность со стороны молодой девушки – воспринимать свой поцелуй как средство спасения жизни.
– И как вам? Понравилось? – спрашивает Золотой Мальчик.
Его лицо непроницаемо, как умная маска, которая оказывается на месте в нужный момент. Я не могу понять, шокирован ли он или ему меня жаль. Мне его жалость была бы куда неприятнее, чем презрение общества.
– Что понравилось? Поцелуй?
Он кивает.
– Я охотнее перерезала бы ему горло.
Надо отдать Золотому Мальчику должное: он не морщится от моего кровожадного ответа.
– Тогда зачем вы его поцеловали?
Я удивляю себя и, возможно, его тоже, решив не увиливать от правдивого ответа:
– Я устала от того, что со мной происходило. Мне захотелось взять судьбу в свои руки, спасти человека.
– Удалось?
Во рту ощущается пепельный вкус поражения.
– В тот раз – да.
Мощная эмоциональная волна приносит воспоминание о другом человеке, которого я спасти не смогла: вот машина, визжа тормозами, останавливается перед огромными воротами нашего дома, вот открывается дверца, и еще не остывшее тело моего брата выпадает на землю, пятная кровью ступени, на которых мы в детстве играли. Я рыдаю, обнимая его голову.
– Это действительно так плохо, как все говорят? – Тон моего собеседника стал почти невыносимо мягким.
– Хуже.
– Не могу себе такого вообразить.
– Конечно. Вы не представляете, как вам повезло, что вы родились в это время и в этом месте. Если у вас нет свободы, у вас нет ничего.
– И что бы вы посоветовали человеку, чья свобода закончится через несколько минут?
Я усмехаюсь.
– Бежать.
По его лицу пробегает тень улыбки, но он явно не принял мой ответ за чистую монету. Своей способностью видеть не только фасад он начинает нравиться мне еще больше.
– Ценить каждую оставшуюся секунду, – говорю я.
Мне хочется спросить, как его зовут, однако гордость меня останавливает. Гордость и страх.
Такой роскоши сейчас не место в моей жизни.
Моргнув, я вижу протянутую ладонь.
– Потанцуете со мной?
Я сглатываю, во рту вдруг становится сухо. Я изучающе смотрю на Золотого Мальчика, стараясь не показывать, что сердце в груди грохочет, а рука так и тянется к нему.
– Почему-то ваши слова звучат скорее как вызов, чем как приглашение.
На пустой балкон просачивается музыка – слабый фон вечеринки.
– Разрешите пригласить вас на танец, Беатрис Перес – девушка, целующая революционеров и похищающая сердца.
То, что он так неумеренно любезен, очень даже нравится мне. Я качаю головой, на моих губах играет улыбка.
– Об украденных сердцах я ничего не говорила.
Он улыбается мне в ответ, и я чуть не зажмуриваюсь, как от яркого электрического света.
– Зато я говорю.
Разве у меня может быть хоть какой-то шанс?
Он делает шаг вперед, снова уничтожив расстояние между нами. Мои ноздри улавливают аромат одеколона, глаза оказываются на уровне белоснежного треугольника рубашки. Его ладонь ложится на мою талию, и сквозь ткань платья я ощущаю тепло. Другой рукой он берет мою руку, наши пальцы переплетаются.
Следуя за ним в танце, я чувствую, как сердце переворачивается в груди. Двигается он естественно и уверенно, что неудивительно. Мы не разговариваем, но это и не нужно. Слова показались бы слишком поверхностными и недостаточно интимными по сравнению с тем разговором, который ведут наши тела, шурша одеждой и заставляя кожу ощущать следы легчайших прикосновений.
Если ты коллекционируешь предложения руки и сердца, все считают тебя кокеткой. Когда-то давно я, может, и правда кокетничала; сейчас это кажется мне неестественным. Я нахожусь на полпути между девушкой, которой была, и женщиной, которой хочу стать.
Песня заканчивается, тут же начинается другая. Наш танец, рождавший ощущение бесконечности, закончился в мгновение ока. Партнер отстранился от меня, слегка подняв и тут же опустив плечи. Я чувствую холодный воздух между нами, моим пальцам не хватает его пальцев. Шок от нашего разделения ощущается удивительно остро.
Я смотрю ему в глаза, готовясь отразить атаку предстоящего флирта. Наверное, сейчас Золотой Мальчик пригласит меня на обед или ужин, скажет, что я превосходно танцую, в его взгляде будет ощущаться жар. Романтические связи мне сейчас не нужны, хотя на какое-то время связать себя с этим мужчиной было бы, наверное, очень приятно.
– Спасибо за танец, – улыбается он и уходит.
Я смотрю ему вслед, уверенная, что он обернется.
Но он не оборачивается.
К моему удивлению, он исчезает в бальном зале, возвращаясь в мир, где ему, очевидно, и место. Проходит несколько минут, прежде чем я тоже нахожу в себе силы, чтобы вернуться под яркие люстры, к не менее блистательному обществу.
Вот я вошла. Изабелла стоит в сторонке. Элизы не видно. Когда я спрашиваю, где она, Изабелла отвечает:
– Поехала домой. Ей стало нехорошо.
К нам подходит один из официантов, обносящих гостей шампанским. По залу пробегает шепот. Заслоняя рты руками, все повторяют чьи-то имена. Это затишье перед сенсацией.
Мне любопытно узнать, какая сплетня так заинтересовала собравшихся, и я нахожу в толпе Золотого Мальчика, чтобы…
Он стоит рядом с оркестром. С ним пожилая пара и еще какая-то женщина.
Вот это да!
Искать у нее недостатки не стоит: это бессмысленно и окажется не в мою пользу. Ее предки явно приплыли в Америку на огромном корабле в числе первых поселенцев, ее светлые волосы и тонкие черты лица идеально дополняют внешность Золотого Мальчика. Платье на ней – последний писк моды, а бриллианты точно не фальшивка. На губах милая улыбка.
Почему бы ей не улыбаться?
Вместе со всеми я поднимаю бокал за счастливую пару: отец невесты только что объявил о помолвке дочери с Николасом Рэндольфом Престоном III. Он не просто один из Престонов, он тот самый Престон – сенатор, который, по слухам, однажды может стать президентом.
Наши взгляды встречаются. Я должна была за милю почуять, кто он такой!
Все в жизни в конечном счете подчиняется времени: в декабре 1958 года твой мир – это вечеринки и магазины, 1 января 1959 года – это солдаты, ружья и смерть. Ты встречаешь на балконе мужчину и на секунду забываешься, но тебе тут же напоминают о том, как переменчива судьба.
Я осушаю бокал шампанского одним махом, хотя это не совсем подобает леди.
А потом я вижу его — того, ради кого сюда пришла, – и все остальное перестает для меня что-либо значить.