– Ну раз ты Ксеня, то меня зовут Птица, будем считать, познакомились. Тоже кажется. А чего домой не просишься? К родителям там, не знаю?
– Я из детдома. Единственного друга забрали сегодня, мне больше терять нечего.
– А, ну ясно. Потери в семье. Классика.
Ксенька возмущенно вскидывается насколько может и сверкает голубыми глазищами:
– Это не повод для шуток!
– Я не шучу. У меня сегодня родителей убили. Пока вот эта, – кивок на Аргону. – и тот, которому глотку перерезали, решали, кому я достанусь. Видимо, такая политика. Чтобы забрать к себе, нужно, чтобы было некого терять.
Феникс давится воздухом и едва удерживает стремительное движение руки к кинжалу – так ее очень давно не оскорбляли!
– Следи за словами, – цедит она, опасно щуря черные глаза. – Сейчас у тебя скидка: ты ничего не знаешь, но не смей…
– А то что?! – Птица бы встала, да может только руки в кулаки сжать, все еще кстати грязные, мажущие дурацкой черной слизью все вокруг. – Убейте. Отпустите. В космос вышвырните. Пижону отдайте. Я вас не боюсь.
Ксеня надрывно, из последних сил хохочет, пытается хоть как-то сгладить углы, пока эти психованные не переубивали друг друга:
– Ну да, пижон! Реально, в плаще этом красном идиотском!
– Нет, тот который на тебя напал – шут. Ему бы в цирке выступать, – Птица решает помочь рыжику перевести тему. Подобные вопросы нужно решать с глазу на глаз, все же. В любом случае уже после того, как у нее появится возможность погоревать по ушедшим. – И это был пиджак.
– Пижон и Шут… Гороховый, – хохочет Рыжая. – А что, им подходит!
– Шут и Пижон, – фыркает Аргона. – Да они бы тебя убили за такие прозвища.
– Да мне, собственно, плевать, – пожимает плечами Птица.
Никто не пытается ничего говорить. По ней видно, что ей и правда плевать. Феникс отворачивается и бормочет еще еле слышно нечто вроде «бедная девочка», а Ксенька решает ее растормошить:
– А почему Птица?
– Я Лариса, – и голос девчонки впервые срывается на дрожь. – Латинское Larus – Чайка. Мама говорит… говорила… хватит об этом. Оставьте меня в покое.
Воцаряется неловкая пауза, которую честно пытается заполнить Ксенька:
– А у тебя правда родителей убили?
– Кривда. Ну и вопросики у тебя. Отстань.
Ксенька краснеет и отводит глаза: и правда, додумалась же, а Птица отворачивается и закрывает глаза. Феникс переглядывается с рыжей и синхронно решают не трогать ершистую девчонку, которая так много сегодня потеряла.
***
…Шут стоит на коленях в кажущемся пустым темном зале, но рваные раны на его теле все же появляются, значит, кто-то их наносит. Он молчит, только губы кривит, глаза щурит и вообще выглядит так, словно ничего плохого с ним не происходит. Откуда-то Птица знает: он так и думает. Она как будто и не там, ее как будто нет, она просто взгляд, и способна лишь наблюдать, как невидимая плеть раз за разом опускается на тело недрогнувшего беловолосого шута, и на усмешку его горькую смотрит, и что-то не выдерживает – какая-то струна, она словно бы натянута до предела и теперь звенит высоко и фальшиво:
– Не надо! – вопит она в унисон этой струне, но голос вязнет, и она сама вязнет, и кажется ей уже никогда не выбраться, а от стен отражается полный ярости голос, повторяется эхом и заставляет шута все ниже и ниже склонять голову:
– Я велел беречь ее!..
Какая-то тень мелькает рядом – и накрывает густой и вязкой черной волной…
…невероятно черные глаза, совсем рядом, широко раскрытые, и даже взгляд этот порождает безумие…
…голос – будто шепот сухой осенней травы, шорох пепла, и каждое слово, буква выжигаются внутри, где-то там, там что-то важное, но что?..
…тьма вязка, тьма глубока, разливается рекой, так беги от волн долой, перья бойся намочить, бойся Тьму боготворить, если канешь в глубине – черный трон найдешь на дне, упадешь под пьедестал, умоляя, чтоб принял, сердце вырвешь из груди – чтобы принял Господин, перья срежешь и сожжешь – раз путь этот изберешь, паутине все отдашь, светлых выдашь и предашь; не отпустит никогда Тьмы холодная вода – ты согласна, Птица?
***
– Да!
Птица выныривает из сна, с трудом соображая, где это она находится. Разложенное в лежачее положение кресло похоже на те, что устанавливают в самолетах бизнес-класса, но только эта штука явно не самолет – движется слишком тихо. Птица смотрит по сторонам и едва не орет: вокруг ничего нет, кроме глубокой черноты и мерцания далеких звезд. Возникает чувство, что кресла просто парят в открытом космосе.
Потом боковое зрение выхватывает встрепанную рыжую девицу в рванине, и все встает на свои места: вспоминается авария, и драка, и Феникс, эта странная женщина… и те, кого она назвала Лордами, а сама Птица – Пижоном и Шутом.
Рыжая с восторгом крутится по сторонам, созерцая нереально огромные, яркие звезды и туманности совершенно уж потрясающих форм и расцветок. Птица не позволяет себе отвлечься на красоты пейзажа.
– А ты во сне болтала, – говорит неугомонное рыжее недоразумение. – что тебе снилось-то?
Аргона – или как там эту тетку, да плевать – поворачивается в своем пилотском кресле и пристально смотрит на Птицу. Девушке очень не нравится этот взгляд – кажется, он проникает прямо в мозг, вскрывая черепную коробку.
– Неважно, – бурчит она. – Ничего приятного, можешь поверить!
– Да я верю, – неожиданно легко соглашается Рыжая. – Мне тоже часто снится всякая фигня!
И снова отворачивается к звездам.
– И ты, лохматая голова, даже не спросила Аргону, куда и зачем мы летим? – Птица негодующе щурится: это ж надо, быть настолько недальновидной, подумать только!
– Спрашивала, и не один раз. Мне сказали ждать, пока ты проснешься. Зато рассказали много интересного про космос и устройство корабля.
– Вот уж необходимая сейчас информация! – сокрушенно вздыхает Птица, смотрит на рыжее непонятное создание как на малого ребенка и быстро отводит взгляд в сторону. Может, ее сестра была бы такой, родители думали о втором ребенке. Мать-то у Птицы была рыжая, и с такими же непослушными встрепанными волосами.
Быстро девушка вытирает выступившие на глазах слезы и резко поднимает голову, и голос ее сейчас звенит почти царственной ноткой:
– Я проснулась! А теперь будьте добры объясниться, кто вы такая, куда мы летим, для чего мы вам нужны, почему вы не отдали меня тем двоим, и каким вообще образом мы стали объектами вашей конфронтации? Я требую ответа немедленно, потому что все, что происходит здесь – происходит против моей воли, и меня это совсем не устраивает. Я отказываюсь быть грибом!
Немного пораженная действительно королевским спичем Ксенька – просто она не знала, каким трудом Птица выбивала себе репутацию везде, где появлялась – тихо интересуется:
– Э-э-э… Грибом?
Птица того и ждет, рявкает во всю мощь горла:
– Сидеть в темноте и жрать говно!
Пока Рыжая глазами хлопает от такой «отповеди», Аргона тихо фыркает и произносит:
– Достаточно пафосно… и действенно! Ну что же, раз уж вы не спите и не в шоке, расскажу вам. Итак, начнем с того, что ваша планета – это часть нейтральных земель, защищенных от магических конфликтов очень давно. Для жителей вашей и подобных планет магия давно превратилась в позабытую сказку. Но на таких планетах по-прежнему можно найти артефакты, оставшиеся от эпохи до начала войны, а еще у вас рождаются маги… вот, вроде вас двоих. Маги, рожденные на нейтральных землях и сами по себе большая редкость, а уж маги, которые не отмечены ни светом, ни тьмой – тем более.
– Да-да, вроде нас двоих, – бубнит Ксень.
Феникс кивает:
– Угадала. Вы обе – редкое, исключительное явление. Поэтому вас надо учить и воспитывать – земные школы вам не подходят, как не подходит и тамошняя среда. Будь у вас родители – я бы им это объяснила, но так как вы обе сейчас без семьи – вступают законы моего государства. А они гласят: сироту берет под опеку первый гражданин, об этом узнавший. Так уж получилось, что первой об этом узнала наша императрица – и теперь я везу вас к ней. Своих детей наша правительница не имеет, поэтому вы обе будете приняты в род в качестве возможных наследников.