Стены скорее разноцветные, очень легких цветов – выглядит это все как акварельные переходы; где-то можно заметить даже желтый, который Птица всегда терпеть не могла, но тут он вписывается, ничего не скажешь. У другой стены стоит огромный стол с кучей ящиков, и в другой обстановке блондинка радовалась бы как ему, так и такому же огромному шкафу с огромным количеством отделений. В углу, там где окон нет, примостилась, защищенная от света темным балдахином кровать, по которой видно, что спал ее владелец очень беспокойно. Часть подушек валяется на полу, и Птица почему-то смущается и кидается поднимать их. Тогда-то она и обнаруживает дверь, совсем рядом с постелью. За ней оказывается просторная ванная.
Обернувшись, Птица обнаруживает, что рыжик так и стоит, переминается с ноги на ногу. В сердце снова вспыхивает вина: уничтожать вот это! Ну и задачки ты задаешь, Повелитель…
– Проходи давай, нечего на пороге стоять.
– А у тебя окно другое, – говорит Ксень, тыкая пальцем в огромный треугольник. – У меня там такое круглое, как дупло, и в нем сидеть можно. И цвета другие – синие там, голубые… Такие, как мне нравится, – и снова трет руку. Выглядит донельзя смущенной и в себе неуверенной, все в тех же рваных джинсах и грязной майке, что и вчера, но глаза все равно блестят любопытством и каким-то азартом. Спрашивает же Ксень совсем другое: – Тебе ураган не мешал спать?
– А тут так, как нравится мне, – пожимает плечами Птица. – А что, ураган был? Я и не заметила, спала как убитая.
На всякий случай девчонка скрещивает руки на груди – чтобы в дыры ее толстовки не было видно отметку, оставленную этой ночью.
– Надеюсь, Хенна выполнит обещание насчет покормить. Я вчера только завтракала.
– А я – позавчера обедала, – смеется Рыжая. Заметив, с каким ужасом на нее воззрилась Птица, снова тушуется и поясняет: – На завтрак рыбу давали… а я ее не ем! А предыдущий ужин я пропустила, потому что в библиотеке опять сидела допоздна… а если опоздал – ходи голодный, такие правила. Вот и получается ерунда. Хенна честно мне притащила что-то вчера, а я так разнервничалась, что не смогла ничего съесть. Так что будем ждать завтрака.
Хенна врывается пестрым ураганом: на ней джинсовые шорты и майка с изображением космического пейзажа, поверх – та самая бахромчатая куртка, видимо, любимая вещь. В руках у нее ворох шмоток.
– Ага, я вижу вы окончательно проснулись, – жизнерадостно изрекает она. – А я тут нарыла своих вещей – размера мы с Птицей примерно одинакового, так что проблем не будет, надеюсь… – смотрит на Ксень: – а вот ты у нас совсем худышка, может оказаться великовато… ну да это только до магазинов – там переоденешься в нормальное.
Ворох шмоток приземляется на кресло. Ксень берет оттуда первую попавшуюся рубашку и штаны и прячется за занавеской: она действительно очень тощая, даже костлявая, и жутко стесняется своих острых локтей и коленок, выпирающих ребер и общей угловатости… а еще у нее по всему телу веснушки, даже на животе, и это добавляет ей нелюбви к собственному облику. Штаны приходятся ей почти впору, ремень она затягивает на последнюю дырку и черные джинсы садятся как влитые. А вот водолазка с пандами великовата: у Хенны примерно второй размер груди, а у Ксень – нулевой, и хорошо еще, если не отрицательный. Натягивая на правую руку рукав, она обращает внимание, что на запястье блестит что-то маленькое. Девушка замирает, стремясь это рассмотреть, и не верит глазам. На коже словно золотистая татуировка: маленький шар с крыльями, при попытке его стереть он не пропадает и даже становится немного ярче.
– Офигеть теперь, – шепчет она. – Снитч! Я теперь долбанный ловец от гриффиндора! – и трет «татуировку» все сильнее, но та не оттирается никак, и более того, начинает едва заметно светиться ровным и теплым светом.
– Уйди, исчезни, растворись! – мысленно твердит рыжая, понимая, что зря старается. – Пошла вон! – рявкает она, вылетая из-за шторы.
На нее немедленно воззряются две пары глаз: серые – Птицы и совсем черные, с подводкой – Хенны. Она понимает, что снова выглядит глупо.
– Там это… – смущенно ворчит она. – Комок из ниток… а мне показалось, что насекомое… Я их боюсь просто, жуков всяких! – говорит она, радуясь, что рукав водолазки сполз до самых пальцев и отметину никому не будет видно.
– Я тоже боялась, – роняет уже переодевшаяся Птица.
Она даже в гардеробе Хенны откопала нечто в своем стиле: резаные джинсы и свободную толстовку с бордовым принтом. С учетом того, что высокие шнурованные берцы вчера не пострадали, выглядит она довольно мрачно.
– Мне говорили, что если боишься, надо столкнуться с объектом страха, ну я и полезла в яму с жуками. Просидела там полчаса, ничерта не перестала бояться, но по крайней мере спокойно отношусь, если их не пара сотен, как в той чертовой яме было, бр-р-р-р-р… Ну что вы так смотрите? Я странная.
– Ты не странная, ты крутая, – говорит Ксень, передергиваясь. – Я бы ни к какой яме с жуками не подошла бы и близко… а уж тем более не полезла бы… полчаса? Я бы сдохла от ужаса на второй минуте!
Хенна покачивает головой:
– Своему страху надо не бояться смотреть в лицо, – говорит она. – Мудрость древних гласит: силен не тот, кто ничего не боится, а тот, кто в нужный момент преодолевает самый большой страх. А тетка Аргона обычно говорит: ну ты выбирай, что хуже: ты идешь через свой страх или стоишь на месте и тебя съедают… А? А что вы на меня так смотрите? – глаза принцессы становятся совсем круглыми от удивления, потому что обе землянки, не сговариваясь, буравят ее взглядами и даже забывают моргать.
– А ну-ка милый ребенок, – начинает Птица, и Хенна ежится и отступает на шаг: настолько сильной угрозой веет в тоне названой сестры. – А сколько, ты говоришь, у тебя теток?
– Одна, – непонимания в глазах и голосе Хенны все больше, тем более что в глазах Птицы – ярость и ненависть.
– Она лгала нам, – почти поет блондинка, и кулаки ее сжимаются непроизвольно. – Лгала. Интересно же…
Резко девчонка себя обрывает, встряхивает головой и усмехается:
– Ладно, вопросы лжи и правды будем решать потом. А пока нам бы покушать. Мы тут выяснили, что обе очень долго не ели.
– Чисто технически, – вдруг говорит Ксень. – Она нам не соврала. Мы не спросили, кто она – ни одна, ни вторая.
Встречает обжигающий взгляд стремительно чернеющих глаз Птицы, сверкает голубыми искрами на дне своих.
– Уверена, если бы ты или я додумались прямо спросить – знали бы!
– Она сказала, что она посланница императрицы, – уже абсолютно спокойным тоном возражает Птица, но глаза у нее все равно темные от ярости. – Конечно, императрица может послать и саму себя, но… Но пошли уже есть и за покупками, а?!
– Верно, – Ксень кивает, и глаза ее гаснут. – Еда – это хорошо!
Хенна рада, что ссоры не состоялось, она жестом манит девчонок за собой и старается не спешить: для нее они слишком медленные, если бы она или кто-то из ее друзей бы так двигался… Шианка неодобрительно качает головой, но замедляет шаг, подстраиваясь под новых членов семьи – для нее они уже сестры, неважно, что пока еще не вошедшие в род.
Троица заползает в помещение, по виду схожее с какой-то кафешкой: столиков там много, но вместо прилавка стоит некая металлическая бочка с кучей дверок. Хенна задорно смотрит на девчонок:
– Что есть будете? Заказывайте, не стесняйтесь!
– Заказывать, – тянет Птица. – У бочки. Ну у бочки так у бочки.
Она вальяжно, скрывая страх, подходит к чуду техники, аккуратно стучит по металлическому боку:
– Эй… эм-м-м-м-м… Бочка… Мне бы картошку, острую жареную курицу, пару стручков красного жгучего перца, кофе… пожалуй тоже с молоком и перцем, и корицей еще, и молочный коктейль «Единорог».
Бочка скрипит чем-то внутри, мигает парой лампочек и выдвигает металлический поднос, с металлической же посудой. Птица хватает заказ, придирчиво осматривает еду и удовлетворенно кивает. Особенно – радужному молочному коктейльчику.