Всё это – привычные попытки «формовки» сознания граждан, которые осуществляют все государства во все времена, ведь тому, кто правит и намерен править дальше, необходимо умение искажать чувство реальности.
Несмотря на четверть века независимости, белорусские госканалы продолжают уверять белорусов в независимости их страны. И делают это так часто и назойливо, что напрашивается вопрос: а настолько ли независимо государство Беларусь? Как мантру, телеканалы повторяют качества настоящего белоруса (любовь к Родине, трудолюбие, пацифизм и т.д.) и транслируют неизбежных буселов. Так формируется образ Родины в головах «гледачоў», так государство отвечает на вопрос, каким оно желает видеть гражданина.
В Мстиславле были замечены древние советские автомобили. В России они сегодня встречаются разве что на страницах летописей, а на востоке Беларуси, как выяснилось, они еще не вымерли и не исчезли, как обры. В целом, Мстиславль подтвердил тезис, высказанный выше: запад страны выглядит очень европеизированным, а восток — советская провинция. Подчеркнём, что это вовсе не оценочные характеристики, а лишь констатация факта.
Три стихотворения пришли мне в голову в Мстиславле. И если появление первого вполне объяснимо и имеет «этнографические» причины, то второе и третье, вероятно, — просто игра подсознания:
Костёл
—Политическая частушка
Мозырь
—Хотя, вероятно, что вовсе не про Мозырь это стихотворение.
Город, которого нет…
Так назвал своё полотно один известный могилёвский художник. Но обо всём по порядку.
Начало поездки в Могилёв имело две запоминающиеся особенности: первая — утро в стиле Клода Лоррена, когда солнце заливало мягким светом притихшие окрестности Орши; вторая – чёткие, почти наощупь ощущаемые, границы дождя, в который въехал автобус, на коем я передвигался: солнце исчезло совершенно, появились лужи и мрак, – утро выключили, включили ночь. Тем не менее, несмотря на все «катаклизмы», автобус доставил меня в Могилёв точно по расписанию.
Хвала белорусскому порядку!
Поначалу город показался бессмысленным нагромождением советских и современных построек. Из-за гербов СССР выглядывали заводские трубы; здание облисполкома, как его минский двойник, подавляло всё и вся; по широким проспектам ритмично двигались мрачные граждане родом из 80-х.
Однако чуть позднее многое изменилось, и причиной тому – улица Ленина и окружающие её проулки. Впечатления от них всё расставили на подобающие места: улица Ленина – хребет города Могилёва, именно она – главное свидетельство его «истинной» истории. С неё надо начинать знакомство с городом.
Первое упоминание о нём относится к 1267 году. Вариантов расшифровки названия несколько, мне более других импонирует «Город могучего Льва» («Могий Лев»). Могилёв часто страдал от военных действий, ведущихся между Московией и Речью Посполитой: переходил из рук в руки, полностью сгорал, терял большую часть горожан и т. д. Однако всякий раз восставал из пепла, продолжая оставаться культурным и экономическим центром большого региона.
Сегодня это – крупный промышленный центр, находящийся на востоке республики Беларусь.
Как говорилось выше, восток страны всегда тяготел к России, Могилёв уверенно подтверждает этот факт: здесь разговаривают исключительно на русском; на ТВ преобладают российские каналы и проч. Первое время с трудом находились отличия от каких-нибудь Нижнего Новгорода и Самары, «разбавленных» Череповцом и Нижним Тагилом.
Тем не менее, Могилёв – это Беларусь. Это – книгопечатание, резьба по дереву, иконопись, изразцы, это, в конце концов, художник В. К. Бялыницкий-Бируля.
Уж коли выше было использовано сравнение с телом человека, то можно сказать, что сердечная мышца Могилёва проходит по оси: ратуша – драмтеатр — костёл св. Станислава. И если на втором подробно останавливаться не будем (упомянем лишь, что внешне это – кирпичный отголосок дворца Алексея Михайловича в Коломенском), то о других скажем подробно.
Ратуша
Восстановленная после нашествия очередных неприятелей, ратуша сегодня принимает посетителей как музей культуры Могилёва. Залов для обозрения немного и все выставленные предметы можно, в общем, увидеть и в других музеях города (изразцы, манекены, одетые в старинную одежду, стеклянная посуда и проч. и проч.). Главный экспонат находится не на экспозиции; вернее, их два и они связаны друг с другом: механизм часов и металлический трубач по имени Могислав (имя выбирали всем городом).
Могилёвская ратуша.
Живёт в Могилёве мастер-«золотые» руки родом из Полесья. Именно он и создал их обоих из материалов, вовсе не предназначенных для ручного творчества. Часовой механизм – совершенно фантастическое сооружение, обладающее помимо нечеловеческой точности рядом других ценных свойств. В соответствии с работой механизма Могислав три раза в день «выплывает» из специально для него созданной двери, и играет на трубе красивую мелодию. Правда, во время визитов глав Союзного государства трубач вынужден трудиться вне графика (ещё один внеочередной выезд – в Новый год; кроме того, как мне сказали по секрету, музей обсуждает с местным ЗАГСом, находящимся неподалёку, необычную форму сотрудничества: «Поздравление Могиславом молодых», так что, видимо, в ближайшее время работы у iron manа прибавится). Отметим, что могилёвский Кулибин создал также механизм для городского фонтана («Маленький Принц поливает цветок»), чинит всем окружающим бабушкам, беззастенчиво эксплуатирующим его таланты, доисторическую бытовую технику.
В общем, не перевелись ещё гении на белорусской земле (хотя «утечка мозгов» расцвела в нынешнее время до невероятных размеров).
Об одном видении
В костёле св. Станислава есть укромный уголок. Он находится, выражаясь православным языком, в одном из «приделов». В этом небольшом помещении можно увидеть: большую икону Богоматери с младенцем, деревянную скульптуру, множество живых цветов, стол со свечами, скамьи для молитвы. Но, пожалуй, главное – это фортепьяно и старинный клавесин, около которого расположены два деревянных подсвечника работы неизвестного мастера. На стенах – фрески XVIII века: картуши и изображения святых, все в розово-охристых тонах.
…По ночам сюда приходил музыкант, одетый в тёмно-зелёный камзол с золотыми пуговицами, на ногах у него были чёрные туфли с изящными пряжками. Он приносил две толстые свечи, вставлял их в подсвечники и начинал играть на клавесине. Звуки его мелодий возносились к сводам костёла и замирали около изображений апостолов. Старушка-смотрительница, дежурившая по ночам, не прогоняла музыканта: его нельзя было прогнать. Она видела его только издали. Как только она начинала, крадучись между колоннами, приближаться к играющему, он медленно растворялся в воздухе. Когда старушка подходила к клавесину, около него уже никого не было; педали и клавиши сами по себе двигались, создавая прекрасные звуки. В конце концов смотрительница перестала подкарауливать музыканта, тем более что он никому не мешал.
Однажды она постаралась записать мелодии, которые звучали в костёле (в юности старушка училась в музыкальной школе). Потом показала записанное местным знатокам истории музыки, те от удивления ахнули: это оказались давно утерянные произведения одного известного могилёвского композитора XVIII века! Старушка решила не говорить, где «атрымала» свои записи. Она просто продолжала записывать музыку таинственного мастера.
В одну из ночей, доиграв какую-то пьесу, он сказал тихо, но отчётливо: «Дело завершено». Встал, закрыл крышку клавесина и ушёл из костела. Более он не появлялся. А смотрительница аккуратно перевязала свои листочки и отвезла их в Минск, музыкальным «светилам» («Пусть разбираются!…»).