– Славим тебя Мать-кормилица! – начал возбужденно произносить странную речь Старик, – живе мы с тобой в гармонии Земля-матушка, Дай нам здоровья да плодородия, да отведи от нас чужаков. Мы, дети твои, живем тобою, дни не считаем, по сезонам живем, так повелось, так тому и быть! – Торжественно произнес старик, разливая самогон в три маленькие хрустальные рюмочки с позолоченным ободком, стоящие на тоненькой ножке у каждой из трех тарелок.
– Так тому и быть! – торжественно повторила бабка, поднимая над головой рюмку.
– А ты, что же, не берешь рюмашку? – удивился Кузьмич.
– Да я как-то, не хочу, – промямлила Елена, странная молитва очень напугала ее, возникло ощущение, что она в доме каких-то сектантов-староверов.
– Давай-давай! – похлопав девушку по плечу, громко сказала Зинаида, – после трудового дня сама Мать-Земля велит кровушку разогнать, тебе не повредит, а заразу всякую поможет прогнать!
Лена подняла стопку, понюхала, запах ей понравился. Лесной какой-то можжевеловый что ли, запах шишек, грибов и смолы слились в одном аромате, от которого уже голова слегка закружилась.
– А почему бы и нет, – весело сказала Лена, резко выдохнула и опрокинула в себя все содержимое хрустальной стопки.
– Вот это по-нашему! – крикнул дед, загоготал и, успокоившись, резко осушил свою рюмку.
Странно, но Елене совсем не было горько, может это шок, может еще что, но ей понравилось пить эту жидкость, слегка обжигающую, но сладковатую. Закусив, маринованным огурцом, девушка принялась за основные блюда меню. Дикий голод вдруг проснулся, Лена поняла, что не ела целую вечность, она закидывала в рот большие куски картошки, сала, сверху впихивала капусту, запивала все это морсом. Дед с бабкой, глядя на нее хохотали приговаривая: «Вот это аппетит!», «Вот это да!», «Если она так ест, то и работает поди ого-го!».
После ужина, Елене жутко захотелось выйти на свежий воздух.
– Пойду подышу, – сказала молодая мама, – что-то голова закружилась.
– Ты это… Деточка, только с крыльца не уходи! – встревожилась бабуся.
– А что такое? – удивилась Лена.
– Дак темень там, – поспешила оправдать свою встревоженность хозяйка дома, как бы не навернулась там.
– Хорошо, Зинаида Захаровна, я на крылечке постою, – успокоила ее девушка, ей почему то сильно захотелось посмотреть на небо.
– Фуфайку мою накинь, там на вешалке у двери – крикнул дед, холодрыга там нынче.
– Ты чего в ухо то мне орешь? – взвизгнула бабка, – и так слышно в доме все, нечего тут гортанить. Иди деточка, оденься только, и вправду холодно сегодня.
– А я может покричать хочу, – не унимался старик, а то и вовсе спеть!
– Наливай лучше! – скомандовала Зинаида, – давай еще по одной и вместе споем.
Лена вышла на крыльцо, ледяной ветер ударил сначала ей в ноздри, затем окатил лицо, а уж потом добрался и до открытых ног и кистей.
Воздух был по-осеннему холодным и свежим, на улице – тьма непроглядная, только небо усеяно яркими звездами. Лена подняла голову и стала разглядывать темную даль космоса. В доме Зинаида с Петром затянули грустную песню. Елене почему-то вспомнился ее муж Сергей.
– Где ты, Сереженька? – спросила она в пустоту черного неба, – как же так вышло-то? Быть может ищешь меня сейчас, а я… а где я?.. сама не знаю!
– В «Урочище» ты дурында! – услышала девушка где-то снизу из-под крыльца. Голос из-под дома был настолько неожиданным, что Лена завизжала от страха. На ее крик тут же выскочили хозяева дома.
Девушка машинально прижалась к Петру Кузьмичу, дрожа от страха, а Зинаида Захаровна, громко и грозно крикнула:
– Кто здесь? Кто тут шаромыжится под нашими окнами?
– Гусь в пальто и утка с пистолетом! – послышалось откуда-то из под крыльца, – неужто напужал? Ха, ха, ха! – странным шизофреническим смехом залился неизвестный голос.
– Ондрюшка, ты что ли? – узнала голос бабка, – у балбес! Девку чуть до инфаркта не довел! Чего ты тут вынюхиваешь?
– Да мимо проходил я, – начал оправдываться голос, – слышу девка тут шепчет что-то, познакомиться хотел.
– Не проходил, а проползал! – хихикнул дед, – давай чеши к себе в сарайку, нечего возле нашего дома копошиться!
– Дак я и так… – обиделся невидимый во тьме собеседник, – дурачки вы…
Старик, развернул Лену лицом к себе и тряхнул слегка за плечи.
– А ты чего визжишь? Это же Ондрюшка-дурачок, нашла кого бояться!
– Мне откуда знать, – ответила девушка, как заорет откуда-то снизу, вот я и вскрикнула от неожиданности. День у меня выдался тяжелый, а тут еще этот…
– Ладно, ладно, пошли в дом, – проворчала Зинаида Захаровна, – сегодня у всех был день тяжелый. Только у старого все опять налегке, – она взглянула холодным злым взглядом на мужа, – глазенки-то вон как блестят, когда успел нализаться-то?
– Да где уж я нализался? – защищался Петр Кузьмич, – идите спать, я еще покурю.
– Давай недолго тут, куряка, завтра с утра дел куча, – приказным тоном добавила старуха.
– Да иди уже, – отмахнулся от нее дед.
Лена, опираясь на резную трость дошла до спальни и села на кровать, она только сейчас вспомнила, что здесь спит ее Сережка. Испуг прошел, пришло ощущение дикой усталости, как будто на нее надели свинцовую шубу, так вдруг захотелось спать. Убедившись, что с сыном все в порядке, молодая мама легла на правый бок, обняла малыша и мгновенно уснула.
***
Все тот же лучик-озорник, обычным маршрутом добрался до лица молодой мамы, сполз ей на щеку и начал щекотать осенним теплом. Проснувшись, Лена первым делом оглядела сына, который уже не спал, а увлеченно сосал свой большой палец. Наверное проголодался. Девушка поцеловала ребенка, откинула пуховое одеяло и, взяв стоявшую у края кровати трость, направилась на кухню. В это время входная дверь открылась и на пороге появилась хозяйка дома.
– А, встали уже, – пробурчала старушка, протягивая Елене бутылочку с соской, – на вот, завтракайте, потом за стол садись, блины там, молоко в холодильнике. Разберешься, в общем. Бабуля развернулась и вышла, а Лена, поставила бутылочку на стол и пошла за печку, где на стене висел умывальник. Умывшись, девушка вернулась в спальню, захватив по пути «завтрак» для сына. Сергей Сергеевич жадно схватил соску губами, как-будто не ел несколько дней, и моментально опустошил бутылочку. Одной порции ему показалось мало, и он начал реветь, требуя добавки.
Растерянная мама взяла ребенка на руки и собралась было выйти на улицу, как дверь, ведущая в дом, снова отворилась. На пороге стояла незнакомая полная женщина в белой не то блузке, не то сорочке, воротник которой опускался в глубокое декольте со шнуровкой, едва сдерживающей пышные груди. Подметая, темно-синей, в желтый цветочек юбкой, пол, женщина подошла к Елене и протянула ей бутылочку для кормления, наполненную молоком.
– Мало ведь одной-то, – улыбнувшись сказала, – вот, добавочки принесла. Лизавета я, – представилась пышная женщина. На вид ей было не больше двадцати пяти, светлые волосы были аккуратно спрятаны под белоснежным платком, большие голубые глаза светились бесконечной добротой, но где-то в самой глубине ее сияющих глаз, Лена уловила, как ей показалось, едва заметную нотку тревоги или страха. Словно почувствовав мысли молодой мамы, Лизавета, опустила глаза, улыбнулась и развернулась лицом к двери.
– Ну вы тут кушайте, а я потом забегу, в обед, – не оборачиваясь сказала толстушка и вышла из дома.
Позавтракав блинами и молоком, мама Сергея Сергеевича, вышла на крыльцо, крепко прижимая сына к себе.
Солнце заливало ухоженный двор, справа Петр Кузьмич пытался починить дверь сарая, из которого доносилось добротное хрюканье. Слева от крыльца находился курятник. Оттуда было слышно ворчание старушки и пение петуха, они как будто спорили о чем-то. Метрах в двадцати от дома, прямо напротив крыльца поскрипывала от ветра калитка, за которой расстилалось широкое золотое поле пшеницы. Дальше, за полем, виднелись изумрудные кроны соснового леса.