Он стоял темной стеной, засыпанный снегом, забитый поваленными и наклонившимися деревьями, спутанный по ногам густым кустарниковым подлеском, молчаливый и задумчивый, как всякий старый лес, которого уже давно не касалась человеческая рука. Выше заснеженных лиственниц виднелись вершины сопок, покрытые стлаником. Горы подымались круто и густо где-то недалеко от нас, и только в одном месте сопки расступались, образуя довольно широкий коридор, уходящий в неведомую глухомань. Не трудно было догадаться, что там, где горы нехотя расступались, протекала река, скрытая за густой щетиной леса. Места дикие, малоизученные и тем более заманчивые для нового человека. Мир неведомый и таинственный лежал буквально в сотне метров от меня.
По другую сторону поляны, на которой стояла фактория, лес продолжался, вероятно, до самого моря, но выглядел уже по-иному. Группы высоких и раскидистых лиственниц не смыкались между собой, а разделялись все новыми и новыми полянами. Даже теперь, в конце зимы, из-под снега выглядывали веселые метелки вейника. Какая же здесь трава растет летом? В рост человека? Луговое раздолье! Кусты жимолости и голубики высовывались на оголенных от снега местах. Прижатый к земле стланик маячил зелеными пятнами. На фоне сплошной белизны эти пятна резко и весело лезли в глаза. Стланик уже приготовился пружинисто подняться при первом проблеске тепла. Бесчисленные следы зайцев, мышей и лисиц пересекали поляны и лес во всех направлениях. А чуть в стороне лес обрывался, и там бежала река, которая коварно встала вчера на нашем пути.
Бесспорно, фактория стояла на красивом и заманчивом месте. Но не красота, конечно, была главной причиной, почему здесь выросла эта, как теперь говорят, торговая точка. Хороший путь с моря, лесное приволье и река, естественная дорога из далеких горных районов, — вот что определило место для торгового дома. Ведь фактория торговала, на то она и фактория. Морем сюда привозили нужные для охотников и рыболовов припасы. А орочи и якуты ехали на оленях и собаках по тайге, плыли на лодках из глубины материка и со всех концов побережья и везли свои товары: шкуры, мясо и рыбу. Вероятно, здесь находился в былое время, оживленный центр обмена, своего рода приморская ярмарка.
Недалеко от фактории из-под снега торчали какие-то стены, балки и другие остатки строений. Через снежную целину я пошел к ним. Эге, да тут целый поселок! Когда-то, видно, стояли деревянные дома с плоскими крышами. Они почти совсем развалились. Рядом с лесом виднелись жерди, составляющие остовы для яранг. Значит, здесь жили не только приезжие. В домах — русские, в ярангах — орочи. Почему они ушли отсюда, покинув столь приветливый уголок?
Пока я размышлял, из дома вышел ездовой. Он долго щурился на солнце, тер кулаками глаза, потягивался и, только когда догадался умыться снегом, проснулся окончательно и, увидев меня, спросил:
— Как лошади?
— В порядке. Доедают сено.
— Знакомишься? — сказал он лениво, проследив по моим следам путь к разрушенным домикам. — Лет пятнадцать назад уехали отсюда. Перебрались ближе к морю. В Тауйск. Слышал такой поселок? Там новые дома построили, просторные, теплые. Ну и живут, не плачут. Знаешь, рыба ищет, где глубже, а человек... Сам понимаешь.
— Почему уехали?
— Говорили, нехорошо тут. Убийство какое-то было или еще что. А здешний народ мирный, не любит таких мест.
Он помолчал, поежился и добавил с некоторым осуждением:
—А печка так и не горит. Холодина!
Как же это? Меня задело. Обрадовавшись, что нашлось занятие, я вошел в дом и снова тщательно обследовал остывшую печь и трубу. Железное колено оказалось свободным. Вынуть его из кирпичной кладки было нетрудным делом. Я сунул в темную дыру руку. Пустота. Нашел палку и нащупал ею выше по дымоходу какое-то препятствие. Попробовал протолкнуть его, прошуровал в дымоходе.