Ивонн смотрела на рисунок с удивлением, нараставшим по мере того, как она начала догадываться, а следом уверилась – что-то в ней настойчиво говорило об этой уверенности – в том, что и этот парк, и фонтан, и фигура, нарисованная как бы случайно, были спланированы и посланы в ее жизнь чужой волей.
Слишком гладко сложились события последнего часа. Подозрительно легко.
Перед любым делом Ивонн всегда колебалась. Проблема выбора служила движущей силой, чем-то вроде заводного механизма. Но здесь она скользила по наклонной плоскости.
Ивонн подняла глаза и осмотрелась. Толпы людей вели разговоры, ели, смеялись. Никто обращал на нее внимания. Молодежь и старики, родители с детьми. Матери с колясками. Однако ее посетила уверенность, что в этой толпе за ней наблюдали.
Чужое внимание притягивает. Но если тот, кому ты так сильно нужен, успел отвернуться, ты никогда не сможешь его поймать.
Ивонн смотрела на каждого, кто вызывал подозрение. Они беспокойно вертели головой, и она переходила к другим.
В стороне от центральной аллеи на скамейке сидел мужчина, одетый в точности по совету модных журналов – в кремовых шортах выше колен, голубом джемпере и синих мокасинах. Он обнимал со спины крошечную девчонку – лет пяти – в белых шортах и майке, уткнулся носом в пружинки белых волос и что-то говорил ей на ухо.
Глава 5
Ивонн прикончила еще две чашки кофе. Перед этим, правда, успела сообразить, что перегибает палку, и заказала без кофеина. Утром ее как пить дать будет колбасить. Зато строчки в блокноте перестали прыгать, как запряженные блохи.
Толстяк за барной стойкой, судя по наблюдениям Ивонн, основательно подсел бармену на уши. Новых посетителей не было, и бедняга просто не мог найти повода отлучиться. Сначала он поддакивал и кивал, но теперь он слушал вполуха и последние полчаса протирал стакан белым как снег полотенцем. Она посмотрела вправо, на угловой столик. Старик все еще был там. Свет из камина бликовал на бутылке вина, бордовые всполохи пламени отражались в лакированных ботинках. В тени, где он прятал лицо, мерцали две серебристые точки.
Ивонн заключила, что у старика для слежки самая выгодная позиция. Он может говорить в микрофон, и она вряд ли это узнает.
Интересно, – подумала Ивонн, – они тоже замешаны?
Интересно, – подумала она через минуту, – паранойя – это тоже симптом? Или мне просто нужно поспать?
Скорее второе, чем первое. Но прежде всего работа. Слабый, но дружественный внутренний голос твердил Ивонн, что нужно дожать эту сцену, вспомнить и записать как можно больше подробностей. Потому что утром… что будет утром, она не хотела думать.
Она вернулась к блокноту.
Фонтан, скамейка, мужчина и девочка. Они наблюдали за ней. И они говорили О НЕЙ.
Там, на гранитном бортике у фонтана, Ивонн поставила в уме галочку обязательно занести этот момент в блокнот, когда снова окажется в номере. Про мужчину, девочку и прочие, вроде рисунка зеленым мелом. В журналистике подобные наблюдения, пожалуй, самое важное.
Дьявол в деталях. Совершенство в мелочах.
Глядя на сладкую парочку, отца и дочь, Ивонн вспомнила Курта, бывшего мужа. Представила, как он и Софи сейчас вместе проводят время. Вот так же, как эти двое. О той, новой женщине думать ей не хотелось, но, глупо, конечно, не принимать ее во внимание. Десять шансов из десяти, что они втроем, прямо сейчас.
Девочка чесала голую ногу в том месте, где кончались шорты, улыбалась, смотрела на Ивонн через площадь и кивала тому, что говорил ей мужчина. Ладонью он гладил ее живот. Его колючий подбородок прижался теснее, а суровые губы коснулись щеки. Потом он полез в коричневую кожаную сумку и достал бумажник. Девочка освободилась от объятий, повернулась к отцу и заправила прядь волос за ухо. На мочке незамедлительно вспыхнула белая искорка.
Не укрылось от Ивонн и то, как девчонка украдкой стрельнула глазами в сторону фонтана, повернулась к отцу, нетерпеливо топнула, а золотистые кудри запрыгали на ее голове. Она выхватила купюру и, увернувшись от жилистой руки, побежала к цветочному лотку.
Солнце окончательно спряталось за верхушками деревьев. Задул ветер. Водяная пыльца от фонтана накрыла Ивонн, и ее передернуло от холода. Интерес к девочке и мужчине тут же пропал.
Она бросила мел в боковой карман сумки, не забыв, конечно, обернуть его бумажным носовым платком. Подумала, что надо проверить мобильный на предмет сообщений и непринятых звонков, но решила – тогда, в первый день командировки она еще была способна на здравые взвешенные решения, – что сделает это в номере, после ужина. Позволила себе задержаться еще на минуту, достала зеркальце и кисточкой убрала жирный блеск со лба.
Перед тем, как подняться с теплой гранитной плиты, Ивонн бросила на скамейку прощальный взгляд.
И мгновенно обо всем забыла.
Глава 6
– Возьмите.
Вблизи девочка казалась почти совершенством. О таких детях Ивонн думала, что родители слишком буквально понимают картинки в журналах. Тонкая рука с разноцветными фенечками на запястье протягивала ей белую хризантему.
– Это мне?
Ивонн перестала сутулиться, села прямо. Мужчина на скамейке непринужденно, положив ногу на ногу, листал газету.
– Да! Возьмите.
Ивонн взяла стебель большим и указательным пальцами, бутон поднесла к лицу. За тридцать лет жизни, пятнадцать из которых она находилась в тесном общении с мужчинами, никто не дарил ей хризантем. И то, что существом, нарушившим это правило, оказался ребенок, стало еще одной вещью, которая вошла в список странностей, произошедших с Ивонн в Нуабеле.
Отец за спиной девочки стрельнул глазами из-за газеты и, прежде чем снова уткнуться в чтение, изобразил на лице гримасу, словно он съел лимон, – он закатил глаза, но дальше Ивонн смотреть не стала.
– Как тебя зовут?
– Мия.
– Мия? Красивое имя. А меня Ивонн.
– Очень приятно, – Мия на тоненьких ножках сделала реверанс.
Ивонн снова понюхала цветок и порадовалась, что перед ней ребенок, а не его отец, который примет ее смущение за сигнал.
– И за что мне такой подарок?
– Просто так.
– А как зовут твоего папу?
– Дирк.
– Ясно, – сказала Ивонн. Щеки у нее стали горячими, и она подняла лицо к небу. Сложив на груди руки, Дирк смотрел на нее со своей скамейки, а половина сложенной пополам газеты торчала из стоящей рядом расстегнутой сумки.
– Просто так?
– Да, – Мия посмотрела себе под ноги. Пружинки на голове беспокойно задергались. – Вы красивая.
– Спасибо, – сказала Ивонн. – Ты тоже красивая…
Глава 7
Кофе больше не действовал. Строчки снова задергались и поехали. Вернулись голоса. Шум, неразборчивый шепот как будто несся из всех углов. Ивонн положила ручку на блокнот и, растопырив пальцы, подняла пятерню над столом. Подвигала вверх и вниз. Рука оставила в воздухе шлейф. Значит, дело дрянь.
«Ты красивая»
Да, верно, – подумала Ивонн. — Девочка, кажется, ее звали Мия, назвала меня красивой, потому что именно так записано в набросках к статье. И она всего лишь ребенок. Глупо подозревать ее в заговоре с целью свести с ума журналистку, которая собралась покопаться в грязненьком деле.
Но нет, «Дело о скелете» не пахло. Тут сомнений быть не могло. Оно смердело как труп. Ивонн предпочитала трезво смотреть на вещи и всегда находила истории, способные потрясти до глубины души, потому что ради эмоций тысячи людей покупали «Столичное обозрение». Скверный душок так и не выветрился спустя двадцать семь лет, как «Дело…» замяли, и не исключено, что нужной папки в полицейском архиве давным-давно след простыл.
Единственный свидетель (он же соучастник событий), ко всему прочему, – главный полицейский города. Да, потрудилась она хорошо – намотала сотни километров, разъезжая по всем местным библиотекам; остановила на улице парочку старожил. Эмос Андервуд побледнел, когда понял, что она знает многое из того, о чем он предпочел бы не говорить.