Струма
1
Здравствуйте, Клара, приятно познакомиться!
Итак, вы родились в 1899 году.
Вот Кишинёв, вот и родная околица,
И вы на крыльце. Не возражаете, подойду?
Расскажите, Клара, что-нибудь про Бессарабию.
Расскажите про знаменитый погром.
Вы с мамой прятались тогда за сараями,
А вашего соседа зарезали топором.
Да, а война, революция – это, конечно же, помните?
Как в 18-м Бессарабия к Румынии отошла?
То-то вам повезло! Повезло, не спорьте!
Россию тогда ожидали такие дела!
А у вас, в Румынии, еврею было бояться нечего,
Только потом с годами терпимость перевелась.
Интеллигенция – сеятели разумного, доброго, вечного –
Терпимостью не отличалась. И им потакала власть.
Но были и на вашей, Клара, улице праздники,
И вас наряжали зимою в сапожки, в меха,
Ведь ваш дед когда-то пробился из мещанина-лабазника
В купеческий класс, а нынче сосватали вам жениха.
* * *
Яркая зелень, полуденный зной,
Замуж выходит Клара.
Шепчет родня у нее за спиной:
Пара, какая пара!
Дождь долгожданный умыл Кишинев,
Вымокло неба днище.
Ломятся доски дубовых столов
От всевозможной пищи.
Бабка надела парадный чепец,
Дед подпоясан туго.
Радостна мать и доволен отец,
Празднует вся округа.
С доброй улыбкою старый раввин
Кларе желает сына.
Рыбу несут шириною в аршин,
В кружки разлиты вина.
Станет заботливым мужем жених,
Будет судьба полога.
Может, Мессия родится у них,
Если попросят Бога?
Скрипы утихли калитки резной,
Бродит в горшке опара.
Яркая зелень, полуденный зной,
Замуж выходит Клара.
2
Для родителей дети всегда красивы,
И что повторять известные всем постулаты?!
Но евреи живут в извечном ожидании Мессии,
И если родится мальчик, родители им богаты,
А если родится девочка, то надо больше молиться,
И мальчика всё же подарит им Божья десница.
* * *
Время прошло, и в положенный срок
Ждут появленья сына.
Новое утро взошло на порог,
Снова зовут раввина.
Верит веками еврейский народ,
Богу воздав моленья,
В то, что на землю Мессия придет
И принесет спасенье.
Но не родился Мессия, увы,
Бог не послал, и точка.
Видно, законы судьбы таковы –
Будет у Клары дочка.
Ворон ли черный накаркал беду,
Бог ниспослал ли кару?
Мечется Клара в горячем бреду,
Смерть забирает Клару.
Плачет родня над судьбой сироты,
Новорожденной Эстер.
Треплет холодных небес лоскуты
Ветер, пришедший с Веста.
Матери нет и не будет отца,
Бросит он Эстер вскоре…
Все происходит по воле Творца,
Даже людское горе.
3
Что стало с маленькой Эстер, когда умерла её мать?
Как выросла бедная Эстер? Об этом нам не узнать.
Но время прошло, и она расцвела, и губы её медвяны,
И кожа её нежна и бела, и щёки её румяны!
* * *
Эстер шестнадцать исполнилось лет,
Вот и она невеста.
Муж инженер, симпатичный брюнет,
Светится счастьем Эстер.
Шита из шелка одежда ее,
Бойко скрипят сапожки…
А за спиною снует воронье
И подъедает крошки.
Черные вороны, прочь от окна,
Хватит над Эстер виться!
Хоть и насыплешь им вдоволь зерна,
Все недовольны птицы.
Ворон, беды неприкаянный страж,
Спать не идет, но все же
Собраны вещи, уложен багаж -
День настает погожий.
В город Галац уезжает семья,
В устье реки Дуная.
Быстро проносится жизни ладья,
Что впереди, не зная.
Тридцать девятый уже наступил,
Время бежит под током.
Ворон-палач набирается сил,
Смотрит кровавым оком.
4
Итак, сиротка Эстер, дочь покойной Клары,
Вышла замуж и переехала в город Галац.
А через год, в сороковом, установилась власть генерала
Антонеску, и тут началось – бац! бац! бац! бац!
Зрелище, заслуживающее обывательских аплодисментов –
Очищение атмосферы от иудейских элементов!
* * *
Флаги со свастикой, концлагеря
В сумраке ночи склепном.
Небо, пожаром военным горя,
Землю покрыло пеплом.
Смерть пробирается по мостовым,
Злаки войны посеяв.
Все изменилось: фашистский режим
Не пощадит евреев.
Эстер намедни привиделась мать,
Лютой зимой морозной.
Выход один: поскорее бежать,
Если еще не поздно.
На Палестину пойдет пароход,
Только хватило б леев.
Очередной совершится исход,
Вечный исход евреев.
Короток счастья непрочный мираж,
Было, и вот – пропажа.
Жизнь поменяла опять антураж
И не спросила даже.
В душной клети корабельных кают
Воздух густой, как клейстер.
Вот и оставлен домашний уют.
Что с тобой будет Эстер?
5
В конце тридцатых и начале сороковых годов,
Когда Румыния была союзницей Германии
И не осталось места в Румынии для жидов,
Встал окончательно вопрос о выживании.
Надо было уезжать, и они уезжали,
Уплывали, куда кто мог.
Евреи бежали, бежали, бежали
На юг, на восток, на юго-восток.
За время войны берегов Палестины
Пятьдесят одно судно сумело достичь –
Это были не юные бригантины,
А старые клячи, впадавшие в паралич.
Таковой оказалась "Струма", 75-летнее судно,
Спущенное на воду в 1867 году.
700 пассажирских мест, но билеты достать было трудно,
И брали за них чудовищную мзду.
Хочешь уплыть отсюда? Плыви отсюда!
Всё, что ты нажил, отдай и к чертям плыви!
"Струма" – дряхлое судно, разбитое судно,
Однако другого не будет. "Струму" благослови.
* * *
Молится богу старик на корме,
Лица людей угрюмы.
Черноволосая Эстер во тьме
Плачет в каюте "Струмы"
И обнимает округлый живот:
Может быть в нем Мессия?
На Палестину идет пароход.
Ночь, и шалит стихия.
Только не сбудется, не суждено,
Чайки накличут горе,
Струму затянет холодное дно
И похоронит море.
Дети, и женщины, и старики –
Нет никому пощады,
Будто бы с чьей-то нелегкой руки,
С чей-то дурной бравады.
Небо закуталось в черный атлас,
Хищник идет по следу.
Кто-то подпишет неверный приказ,
Кто-то пошлет торпеду.
Спали спокойно Каир и Стамбул
Ночью седой, угрюмой.
Может, Мессия в ту ночь утонул
Вместе с несчастной "Струмой"?
6
12 декабря. Москву проклинают германцы,
Аэростаты – в небо, а ополченцы – в снег.
Струма выходит из румынской Констанцы.
Двигатели ни к чёрту. Калека везёт калек.
Через несколько дней судно достигло Стамбула.
Тайные переговоры: "Лондону они не нужны!"
Двигатель не работает. "О, лучше б она потонула,
Старая кляча! Цель не оправдывает цены!"
"Корабль переполнен. Не хватает продовольствия!.."
"Подлинно эпидемия, отсутствуют рационы!.."
"Без паники, господа, сохраняйте спокойствие!.."
"А может быть, там провокаторы и шпионы?!.."
"Время военное, непозволительно рисковать!
Отбуксовать это судно в открытое море!"
"Ну что же, придётся его-таки отбуксовать,
Надо поставить точку в этом сыр-боре".
Долго ли виться ещё клубочку?
Долго ли жить сиротке?
В их одиссее поставит точку
Ракета с советской подлодки.
Приняло их, пеной бурля,
Чёрное море, а не земля
24-го февраля.
* * *
Волны холодного небытия
В белой уходят пене.
Эстер, скажи, где могила твоя?
Где преклонить колени?
Умер Мессия во чреве твоем –
Ждали напрасно люди, –
В черной воде похоронен живьем
И воскресать не будет.
Кто под прикрытием громких тирад,
С честью и долгом в ссоре,
Перерубил корабельный канат,
Узников бросил в море?
Их, переживших погромы и страх,
К смерти вела дорога.
В чьих они были всесильных руках:
Зла, Провиденья, Бога?
Дети, и женщины, и старики –
Нет никому спасенья.
Все они лягут в морские пески
И обретут забвенье…
Эстер последний встречала восход
На корабле у трюма.
На Палестину спешил пароход,
Старое судно "Струма".
23 март – 4 апреля 2012 года
Завершу повествование о семье Мейтис рассказом о моей маме. Ее звали Геня, но в эвакуации ростовские казачки переименовали в Анну. Папа называл ее ласково Куцалы, от Аникуца (так по-румынски звучало ее имя). Точная дата рождения Анны Мейтис не известна. Хотя в паспорте у нее обозначен 1906 год, она помнила эпизоды, связанные с погромом 1903 года, а значит, возможно, была ровесницей века.
Анна Мейтис, 1970, поселок Шолоховский
Семьи Мейтисов и Вайсманов жили напротив друг друга. Поженившись, мои родители переехали в дом свекрови, бабушки Цейтл, которая к тому времени была вдовой. Там в 1928 году родился я, старший сын Льва Вайсмана, Юлий, названный так в честь дедушки Йоэла. Когда мне было 3 года, папа отделился от Мейтисов и снял во дворе некоего господина Каца двухкомнатную квартиру на улице Прункуловская. Там родился мой брат Фима (Хаим) в 1934 году.