Царица слегка повела головой в сторону пожилой полной женщины, восседавшей на диванчике недалеко от правительницы Роскии. На герцогине был столь же тяжёлый, украшенный множеством драгоценностей наряд, как и на её королеве, но их блеск не спасал впечатления. Оно было удручающим: расплывшееся в морщинах блёклое лицо с тусклыми глазами и впавшим ртом, толстые скрюченные пальцы рук…
– Тут и спорить не о чем, ваше величество, – прошамкала та, покосившись на Нонс, которая зло стрельнула глазами в ответ. – Так называемое «новое» дворянство только и делает, что позорит нашу страну! Я всегда говорила и не устаю повторять это! Но кто ж слушает…
– О, Тсонс, – засмеялась царица. – Нам всем следует поучиться у Вас постоянству воззрений! Но, ваше высочество, подумайте, что же делать её величеству, как не приближать к себе новых людей, раз старые ссорятся, ругаются, буквально изживают друг друга?
Тсонс вытаращила на Анику глаза, силясь понять, к чему она клонит, королева же, внимательно следившая за происходящим, спросила прямо:
– Позвольте узнать, что Вы имеете в виду, ваше величество?
– До нас дошел слух, что самого преданного и близкого подданного Вашего отца – графа Лесов удалили ото двора? – с очаровательным спокойствием ответила царица Райка. – Мы в недоумении: что мог такого натворить человек, вошедший в историю, как соратник Великого короля во всех его победах и мирных делах, что ему нет прощения?
Ольва, до сих пор незаметно переминающаяся с ноги на ногу и думающая лишь о том, когда же им предложат сесть – ведь сидели в зале только три беседующие женщины, оторвалась от своих невесёлых мыслей, ощутив, что разговор, бывший скучным и натянутым, обретает черты словесной битвы. По крайней мере, на герцогиню вопрос подействовал наглядно: лицо её побагровело, и она шумно запыхтела, как будто взбиралась на гору. Лучия потупила взор и, чуть поколебавшись, ответила:
– То было для нас трудным решением. Вы правы, ваше величество, граф был не просто соратником, но и другом нашего покойного отца. Однако, возможно, именно это, а точнее – его особенное положение при дворе привело к тому, что он стал позволять себе недозволенное.
– Что ж, такое случается, – внезапно согласилась Аника. – Хотя сколько мы знали его сиятельство, он всегда был образцом благородства. И всё же, Вы верно заметили, власть сродни всякой высоте: часто приводит к головокружению. К чему же она привела в данном случае?
– Нам не хотелось бы озвучивать все подробности, ваше величество, – промолвила королева. – Могут быть вновь задеты чувства высокородной дамы, присутствующей здесь, но в двух словах: он жестоко оскорбил её.
– О! – произнесла царица, словно удивившись. – Не стану тогда спрашивать о деталях, уточню лишь одну: я уверена, что граф никак не мог посягнуть на чувства той, которую в детстве называл солнышком Роскии и носил на руках, не правда ли, ваше величество?
Лучия прикрыла глаза, но не сумела спрятать мягкую улыбку.
– Что ходить кругом да около? – внезапно пробасила герцогиня. – Он покусился на мою честь!
Ольва не сдержалась и прыснула смехом, правда, вовремя спохватилась, заметив, как искусно другие придворные дамы скрыли улыбки под веерами, и в результате у неё вышло что-то вроде «гы-гы-гым». На дебютантку обратили бы больше внимания, если бы Лора тут же не заслонила её собой, а Аника в то же время не продолжила беседу, чем привлекла к себе весь интерес:
– Вот как! Сожалею, ваше высочество. Но не могу поддержать в желании быть безжалостной по отношению к оскорбителю. Благородным людям, особенно дамам, более пристало проявлять душевную щедрость и прощать, нежели мстить. Достоинство дворянина, по нашим представлениям, прежде всего, в том, чтобы охранять честь монарха и действовать на благо ему и государству, и лишь во вторую очередь думать о собственных чувствах. Лишать корону столь верного слуги, ставшего символом преданности, – шаг безрассудный и, без сомнения, вредный. Не было ли способа наказать его как-то иначе? Заставить покаяться, просить прощения?
– Мы давали ему такую возможность, ваше величество, – подала голос Лучия, защищая шумно дышащую родственницу. – Но граф не счёл нужным ею воспользоваться.
– Аника. Прошу Вас, ваше величество, зовите меня по имени, нам было бы это приятно, – обратилась та к королеве и продолжила: – Не похоже на его сиятельство, но раз он так изменился…
– В таком случае и Вы, Аника, можете звать нас по имени, – ответствовала её величество.
– Благодарю, ваше величество! О, простите, Лучия, – просияв широкой улыбкой, поправилась царица. – И вот какая нам пришла мысль: быть может, теперь, спустя столько времени, пробыв безвыездно в своём глухом имении, граф Лесов осознал свою вину и стоит позвать его и спросить? Строгость, справедливость и великодушие отличали Вашего великого отца, и данный шаг мог бы показать всем, что Вы мудро следуете по его стопам к собственному ещё большему могуществу и славе. Что же касается сего зазнавшегося дворянина, мы уверены, что, будучи человеком, посвятившим себя служению роскийской короне да и – что там говорить – попросту любящему Вас, он, наверняка, пойдет теперь на любые жертвы, лишь бы вернуть Вашу милость!
– Тсонс, – продолжила Аника, вежливо чуть повернувшись к герцогине, видя, что королева, сомневаясь, посмотрела на обиженную, – чего бы Вы желали от его сиятельства, дабы в Ваше сердце вернулось милосердие?
Нахохлившаяся старушка от слов царицы словно обмякла, багровая краска сошла с её широкого лица, грудь её уже не колыхалась от гнева. Создавалось впечатление, что она вот-вот заплачет – то ли от жалости к себе, то ли от восхищения перед широтой собственной души, которую она собралась проявить.
– Пусть этот негодник просит у меня прощения на коленях. У меня и у моего сына. В присутствии её величества королевы. Знаете, ваше величество, – ответила её высочество Анике. – Я считаю, что обидеть родную тётю королевы и её кузена, это в некоторой степени, и задеть честь её величества.
– В некоторой степени, – повторила царица и вздохнула. – Если бы люди были идеальны, милосердие нам было бы ни к чему. Но даже небесные светила подвержены затмениям, что же говорить о разуме человека, перегревшегося в лучах королевской милости?
– Да будет так! – твёрдо произнесла Лучия. – Пусть пошлют за графом!
– О, ваше величество! Позвольте мне выполнить эту благую миссию! Да ниспошлет Вам Властитель счастливое правление! – взмолилась Чендж, милое лицо которой просияло радостью, и Ольва решила, что не зря эта дама сразу показалась ей симпатичной.
Не успела королева ответить, как вмешалась Нонс:
– К чему Вам утруждать себя, графиня, когда существуют королевские гонцы? Разрешите, ваше величество, я отдам от Вашего имени приказ?
– Да, графиня, пожалуйста, – ответила Лучия Нонс, и добавила огорчённой таким проявлением заботы просившей: – Мы понимаем Ваше нетерпение, Чендж, но королевские вестники быстрее справятся с возвращением Вашего батюшки. А Вы лучше споёте нам сегодня вечером, нам следует достойно развлечь гостей. Вы же задержитесь у нас, ваше величество?.. Аника? Графиня хорошо поёт.
– С удовольствием, Лучия. К тому же, мы ещё не обсудили с Вами то, что собирались. Но посмотрите, какая прекрасная погода за окном! Стоит ли сидеть в духоте? – и царица вновь обмахнулась веером. – Весна создана для прогулок. Не выйти ли нам в сад? Когда-то мы собственноручно посадили тут розы. Нам было бы любопытно увидеть, растут ли они?
– Графиня, – обратилась королева к Чендж. – Велите разыскать главного садовника, возможно, её величество захочет его о чём-нибудь спросить.
Она вежливо улыбнулась царице, а придворная дама с поклоном отошла к двери, чтобы дать указания лакеям. Лучия встала, и Аника поднялась вслед за ней.