Гастон в ответ только засмеялся во всю пасть.
Даже не зная языка, Томоэ хорошо могла себе представить, что они сказали, и это еще раз убедило ее, что их гость не имеет никакого понятия о хороших манерах. С презрительным видом она устремила взгляд на голубое море, показав, что для нее не существует ни Гастона, ни этих остряков.
Пристань уже опустела под лучами солнца. Пассажиры и встречающие давно покинули ее. Когда компания сошла с трапа, Гастон вытащил из кармана карту Токио и сказал:
— Пожалуйста, покажите мне хорошую гостиницу.
— Гостиницу?
— Да, гостиницу... отель.
— Гастон, вы остановитесь у нас, — объявил Такамори.
Гастон сначала не понял, и до него смысл сказанного дошел только после того, как Такамори повторил еще раз. Его длинное лицо сморщилось, как будто он собрался заплакать, и, протянув руку, он сказал:
— Спасибо... Вы очень любезны.
Загадка
Прошла неделя с тех пор, как мужчина странного вида свалился как снег на голову в дом Такамори и Томоэ. Все это время домочадцы, за исключением Такамори, невольно бросали неприязненные взоры в направлении той комнаты, которую отвели Гастону. Что же касается Томоэ, ее маленький носик периодически зеленел от гнева и она с ненавистью поглядывала на брата. И в этом не было ничего удивительного — попробуйте поставить на ее место себя.
В тот день, покинув корабль, когда Томоэ, вынужденная раскошелиться на такси, усадила в машину Такамори и этого иностранного бродягу, Гастон — совершенно как трехлетний ребенок — прильнул к окну и с восторгом рассматривал улицы Иокогамы, продуваемые весенним ветром.
— Гастон-сан, это улица Исэсаките, а это — городской муниципалитет.
Хотя Такамори и пытался рассказывать о местах, мимо которых они проезжали, Гастон никак не реагировал и самозабвенно прижимал лицо к окну. Только время от времени, открывая похожий на крокодилью пасть рот, он издавал свой идиотский смешок. Хотя можно было ожидать, что, оказавшись в Японии после стольких лет мечтаний о ней, он будет очарован всем необычным, что увидит на улицах Иокогамы, Томоэ его поведение было неприятно. Длинная лошадиная физиономия Гастона периодически расплывалась в слабоумной улыбке и поворачивалась к Томоэ как бы за подтверждением увиденного.
— Ребенок-сан.
Действительно, это были дети, которые на тротуаре играли в бой на самурайских мячах.
— Собака-сан.
Делая поворот под мостом на улицу Сакурагите, такси вспугнуло бездомную собаку, которая мочилась у фонарного столба. Томоэ ничего не оставалось — только кивнуть в знак согласия.
— Собака-сан опасно.
— Да, собака-сан опасно. — Незаметно для себя Томоэ тоже заговорила на странном японском языке.
Гастон, видимо, очень любил собак и поэтому проводил псину долгим взглядом, пока та не перебежала через дорогу.
Если бы все было только так, то еще ничего. Когда они доехали да станции Сакурагите, было уже за полдень, и Такамори сказал:
— Томоэ, может, зайдем куда-нибудь перекусить? Хорошо бы суси. Это ведь лучшая японская еда.
Такамори предложил это, сделав вид, что свободно распоряжается кошельком своей сестры. Похоже, отлично поняв его японский, Гастон радостно закивал головой.
В ресторане суси трое заняли места и сразу оказались в центре внимания как обслуги, так и посетителей. Томоэ всем своим видом показывала, что не имеет никакого отношения к спутникам, и сидела отвернувшись. Слушая объяснения Такамори, Гастон из вещевого мешка, лежащего у него на коленях, неожиданно достал что-то белое и длинное с привязанными шнурками.
— Это... — торжественно заявил он, — подарил мне японский матрос по имени Танака-сан в Марселе.
И у всех на виду Гастон неторопливо завязал шнурки вокруг шеи и простодушно рассмеялся.