Хьюги легонько толкнула Алекса. Она решила, что он уснул и ему привиделся кошмар. Он огляделся и понял, что они приехали. Все вышли из машины, и перед ним предстал поистине благородный вид: красивая чистая улица, частные идеальные дома с ухоженными газонами, дети, перегородившие проезд игрой в футбол, – олицетворение американской мечты. Остальные уже прошли в дом. Хьюги пошла вслед за ними и потянула Алекса в дом, но тот стоял как вкопанный. Обернувшись, она увидела, что он смотрит на играющих детей. Она несколько раз позвала его, но он не сдвинулся с места, пока один из ребятишек на воротах не обратил на них внимание. Алекс накинул капюшон толстовки и поспешил в дом, пока мальчик с выпученными глазами смотрел ему вслед, пропуская гол за голом.
Они сделали все, чтобы придать дому уют, и здесь явно недавно прибрались – это первое, что пришло Алексу в голову при виде гостиной, залитой лучами заходящего солнца. Но нечто тревожное, нечто неестественное, что-то, что он пока сам не мог понять, тихо угнетало его в этой обстановке. Он включил свет и закрыл все ставни, пока остальные возились на кухне. На книжной полке обнаружились несколько справочников по медицине, собрание пьес Шекспира и с десяток мировых бестселлеров. На каминной полке одиноко красовалась фотография счастливых молодоженов в серебряной рамке. Алекс провел ладонью по полке и не обнаружил на ней пыли, а на стенах висело, по его мнению, слишком мало фотографий или картин для такого большого пространства, что навевало чувство пустоты и одиночества.
От размышлений его отвлекла Хьюги, позвав на кухню неестественно радостным голосом. Там его ждали хлопушки, поздравления и кремовый торт с надписью: «Добро пожаловать домой». Алекс против воли улыбнулся и тут же пожалел об этом: боль пронзила места, где швы пересекали губы, и он невольно схватился за них. Хьюги и Алиса хотели подбежать к нему, но Алекс остановил их, вытянув руку, затем, стиснув зубы, мягко улыбнулся, ровно настолько, насколько мог стерпеть. По их лицам он понял, что вышло нечто наподобие ободряющей улыбки.
– Когда вы успели, ребят? – спросил он страдальческим голосом с наигранной радостью.
Карвин дружески хлопнул Алекса по плечу, да так сильно, что тому опять пришлось стиснуть зубы.
– Мы заскочили в кондитерскую, пока ты сидел с видом покойника. Я же говорил, что он спит, – обратился он к остальным. – Ты как, приятель? Ты что-то побледнел.
– Все в порядке, просто давление.
– Уверен? – Видимо, поняв, в чем дело, он виновато убрал руку за спину.
– Да, да. Давайте займемся тортом. Мне жуть как не хватает глюкозы.
Все посмеялись над этим суррогатом шутки. Даже Эспен, мрачный, как туча, позволил себе ухмыльнуться.
Они пили чай, закусывали тортом и рассказывали веселые истории из жизни, которые все как одна начиналась со слов: «А помнишь?», а он мотал головой и отвечал: «Нет, рассказывай». Они с дюжину раз поперхнулись, потому что каждый поджидал своего удобного момента, чтобы рассмешить других, и они каждый раз велись на это, как дети. Алиса рассказывала, как они проказничали в детстве, Эспен травил байки про их пьяные выходки во времена учебы в колледже, Карвин хвастался успехами в своем магазине смокингов и вспоминал романтичные моменты с Алисой, а Хьюги говорила о нем – об Алексе. О том, каким человеком он был, о том, за что его полюбила, искренне, с нежностью. И когда она закончила, он поцеловал ее, при этом ничем не выдав адскую боль, пробежавшую по телу.
Глава 4
Стэрон просматривал карту пациента и недовольно цокал себе под нос, как часто делал, когда читал заключение об операции, которую провел другой врач. Будь он азартен, сделал бы ставку на то, что пациент пролежит у них еще неделю-две, хотя, проведи операцию Стэрон, беднягу, вполне возможно, выписали бы уже сегодня. Но ставить под сомнение опыт и навыки заведующего хирургическим отделением, на чье место он и претендовал, было бы глупо, учитывая, что эта возможность представится ему уже в следующем году, если Стэрон, как говорит его жена, «не будет тешить свое эго и подумает десять раз, прежде чем что-то сделать или сказать».
Стэрон положил карту на место и с удивлением взглянул на часы: его смена заканчивалась через десять минут. Он накинул куртку поверх халата, взял себе кофе из автомата и вышел через черный ход больницы в тихий прохладный вечер. Опершись о перила лестницы, он взглянул в звездное небо и отпил горячего капучино. Затем достал телефон, перечитал эсэмэску от жены, в которой она спрашивала, что приготовить на ужин, и подумал, что давно не дарил ей цветы. «Надо будет купить по пути домой».
– Доктор Стэрон? – От неожиданности он чуть не выронил телефон и кофе: перед ним стоял человек в деловом сером костюме с аккуратной короткой стрижкой и холодной вежливой улыбкой. Видимо, он не заметил, как тот к нему подошел.
– Да. С кем имею честь? – осторожно спросил он, вглядываясь в острые черты лица.
– Мартин Дуглас, агент ФБР. – Правой он пожал Стэрону руку, а левой показал удостоверение с тремя грозными буквами.
– Простите, ФБР? Здесь?
– Да. И у меня к вам несколько вопросов, если вы не против.
– Касательно…? – спросил он с немалой долей скепсиса.
– Вашего пациента.
Стэрон кивнул, затем вновь задержал взгляд на его лице – агент, не моргая, смотрел на него без тени эмоций.
– Можно снова посмотреть на ваше удостоверение?
– Конечно. – Он с улыбкой достал и протянул доктору маленькую корочку со своей фотографией. Убедившись в подлинности, Стэрон отдал документ обратно агенту.
– Что вас интересует, Мартин?
– Медицинское заключение профессионального хирурга и по совместительству психиатра относительно его пациента Алекса Дорвина, – сказал он, даже не пытаясь скрыть лесть.
Стэрон холодно кивнул.
– Алекса Дорвина сегодня выписали.
– Да, днем. Я хотел с ним поговорить, но меня остановила охрана: якобы указ его лечащего врача. Как истинный джентльмен, я решил не настаивать – на то наверняка были веские причины.
Лампочка над козырьком тускло заморгала. В коробку из кирпичных строений пробрался сквозняк и мигом развеял столб пара, поднявшийся от остывающего кофе в руках Стэрона.
– Алекс Дорвин пребывал в тревожном состоянии после пробуждения. После того ада, что он пережил, у меня были все основания для опасений насчет его психического здоровья. Я рекомендовал ему избегать стресса и беспокойств и посчитал, что ваш допрос может дурно на нем сказаться.
Мартин, поджав губы, искоса взглянул на него.
– Емко, логично, аргументировано. Вы, видимо, много думали над этой ситуацией. Предполагали нашу встречу?
– Это забота о пациенте. Вы никогда не встречали хороших врачей, которые любят свое дело?
– Как раз ищу одного такого. – Напускная вежливость и заискивание сменились деловой серьезностью. – От вас он сразу поехал в полицейский участок. Видимо, допрос детектива, в отличие от допроса федерала, беспокойств не вызвал.
Стэрон удивился скорее тому, что Мартин Дуглас охарактеризовал себя оскорбительным в их сфере словом «федерал», чем полученной информации о пациенте. Этот агент явно вел беседу не по методичке бюро.
– Послушайте, Мартин. Я дал Алексу Дорвину рекомендации, а следовать им или нет – его забота. Может, я проявил излишнюю осторожность, но честно говоря, даже эта, казалось бы, светская беседа заставляет меня сейчас нервничать.
Мартин усмехнулся и покачал головой. Уронив голову вперед, он протер глаза указательным и большим пальцем, глубоко вздохнул и задержался так на некоторое время. Наконец он выпрямился, и перед Стэроном предстал совершенно другой человек – добродушный, измученный усталостью и недосыпом клерк, делающий свою работу и выполняющий свои обязанности вне зависимости от собственных желаний.