Чтобы обзор и все такое.
Тут тоже было странное совпадение, потому что чуть раньше тем же днем я был почти уверен, что попрощаюсь с жизнью. Из-за пираний.
Мы поставили на якорь наше трехпалубное речное судно в небольшой заводи, и проводники стали ловить пираний: у них были только палки и веревки, а наживкой служил цыпленок.
Пираньям цыпленок сразу понравился. Верное дело — они уже запрыгивали на палубу и со своими маленькими злобными мордами трепыхались на палубе.
А по другую сторону от судна купался наш американский проводник, бородач Билл. Вода была как чай, и руки и ноги его из-за этого под водой казались красными, отчего всех еще больше тревожило, что плавал он посреди стаи пираний.
— Идите сюда! — крикнул он.
Господи. Да ни за что.
А потом в воду полезли и другие — туда полезли круглолицые герпетологи, их тела погрузились в кроваво-красный чай. Мне говорили, что вероятность нападения пираний невероятно низка (хотя и не исключена полностью), бояться нечего, поэтому довольно скоро я тоже прыгнул с борта и поплыл, чуть-чуть успокоившись: если пираньи вдруг и впадут в неистовство, то у меня по крайней мере будет больше шансов, чем если бы я плавал одни, — пока рыба будет глодать кого-то другого, я успею доплыть по безопасного места. Я занялся математическими расчетами: сколько времени потребуется рыбе, чтобы съесть остальных четверых и успею ли я за это время подплыть к берегу. Проплавав три-четыре минуты — причем каждая наполняла меня паническим ужасом, — стараясь не дотрагиваться ногами до илистого дна и как можно меньше двигаться, чтобы не привлекать внимания, я вылез из воды.
А чуть позже я попробовал плавать на долбленом каноэ одного из проводников. После того, как герпетологам не удалось удержаться в нем на плаву, у меня не осталось сомнений, что моя невероятная ловкость поможет мне и грести, и удержаться на воде. Я залез в маленькое каноэ, прочно уселся и оттолкнулся веслом. И какое-то время у меня получалось. Я отплыл от судна вниз по реке, греб поочередно то с одной, то с другой стороны — воплощение мастерства и грации.
Но ярдах в двухстах вниз по течению каноэ стало тонуть. Я был слишком тяжелым. Оно черпало воду.
Я оглянулся. Все проводники-перуанцы смотрели на меня и бились в истерике. Я тонул в бурой воде, течение несло меня вниз, а они хохотали, просто сгибались пополам. Они были в восторге.
Наконец каноэ перевернулось, и я вывалился, на сей раз — посреди реки, где было еще глубже, а бурая вода еще темнее. Я не видел своих ног. В отчаянии я залез на перевернувшееся каноэ.
Все кончено. Конечно, у борта судна пираньи нас не тронули, но можно ли быть уверенным, что здесь они не попробуют отхватить кусок от моего пальца? Они часто хватают за пальцы на руках и на ногах, начинает течь кровь, и уж после этого…
Боже мой. Тоф.
Я залез на каноэ, и оно опять пошло под воду — хоть и перевернутое, оно тонуло под моим весом, и вот теперь я окажусь в воде, кишащей пираньями, мои отчаянные движения привлекут их — я старался, старался двигаться как можно меньше, просто дрыгал ногами, чтобы удержаться на поверхности, — теперь от меня медленно отхватят кусочек, вырвут мясо из лодыжек и живота, когда же моя плоть будет разорвана и лентами заструится кровь, они привалят сюда толпой, сотнями, я опушу голову и увижу свои конечности в кольце из зубов и крови, и меня обглодают дочиста, до костей — и ради чего? Ради того, чтобы доказать окружающим, что я могу сделать то, что может сделать любой проводник-перуанец…
И я подумал о Тофе, несчастном ребенке, как он в трех тысячах милях отсюда живет с моей сестрой…
Как я мог его оставить?
Стр. 251. М[оя м]ать каждый вечер читала романы ужасов. Она прочла все, что было в библиотеке. Когда приближался ее день рожденья или Рождество, я подумывал, не подарить ли ей что-нибудь новое — последний роман Дина Р.