Они были без чепцов,
и их чудесные русые локоны удерживались на высоте висков только
широкой лентой, чтобы не спутаться ночью. Белое одеяние и венец
белой ленты на голове придавали ещё более невинный вид их свежим и
прелестным лицам.
Сироты разговаривали и смеялись. Несмотря на горе, которое их
посетило так рано, девочки, благодаря юному возрасту, сохранили
простодушную веселость. Память о матери печалила их порою, но эта
грусть не носила в себе ничего горького: это была скорее нежная
меланхолия, они не избегали её и охотно ей отдавались. Для них
обожаемая мать не умерла… они считали её только отсутствующей.
Благодаря тому, что в той глуши, где они росли, на было ни
церкви, ни священника, девочки были почти так же, как и Дагобер,
невежественны в религии. Они только твердо верили в то, что на
небе есть Бог, добрый и справедливый, который из милосердия к
бедным матерям, оставившим на земле сирот, позволяет им с неба
наблюдать за ними, видеть их и слышать и посылать к ним иногда
прекрасных ангелов-хранителей для защиты.
Благодаря наивному заблуждению сироты были уверены, что мать
постоянно следит за их поступками, и если они сделают что-нибудь
дурное, то это сильно огорчит её, а их сделает недостойными
попечения добрых ангелов.
Этим и ограничивались все религиозные познания Розы и Бланш,
впрочем, вполне достаточные для чистых любящих душ.
Ожидая Дагобера, девочки болтали.
Разговор был им очень интересен. Вот уже несколько дней, как
у них завелась тайна… важная тайна, заставлявшая биться их
девственные сердца, волновавшая юную грудь, заливавшая огнем щеки
и заволакивавшая беспокойной и мечтательной томностью нежную
синеву глаз.
Роза лежала с краю. Ее округлые руки были закинуты за голову,
а лицом она повернулась к Бланш, опиравшейся локтем на изголовье и
с улыбкой смотревшей на сестру.
— Ты думаешь, он придет и сегодня ночью, — говорила Роза.
— Да. Ведь он вчера обещал.
— Он такой добрый!.. Он сдержит обещание.
— А как он хорош со своими длинными белокурыми локонами!
— А какое очаровательное имя… Оно так к нему подходит!
— А улыбка какая нежная! Какой нежный голос, когда он
говорил, беря нас за руки: «Дети, благословляйте Создателя за то,
что Он дал вам единую душу… То, что иные ищут вовне, вы найдете в
самих себе».
— «Так как ваши сердца нераздельны», — прибавил он.
— Какое счастье, что мы помним все его слова, сестра!
— Мы ведь так внимательно его слушаем… Знаешь… когда я вижу,
как ты его слушаешь, я точно вижу самое себя, милое мое ты
зеркальце! — проговорила Роза, улыбаясь и целуя сестру в лоб. — И
знаешь, когда он говорит, у тебя глаза… т.е. у нас глаза… делаются
большие-большие, а губы шевелятся… точно мы за ним про себя
повторяем все его слова… Неудивительно, что мы ничего не забываем
из того, что он говорит.
— И все, что он говорит, так возвышенно, благородно и
великодушно.
— И потом, не правда ли, сестра, во время беседы с ним в
голову приходит столько хороших мыслей? Только бы нам не забывать
их никогда!
— Будь спокойна… они останутся в наших сердцах, точно птенцы
в гнездышке у матери.