Опасливо косясь на груды мусора по обеим сторонам узкой дорожки, он готов был в любой момент обратиться в бегство.
— Ой! Еще одна! Да какая жирная! — воскликнула Пия и резко остановилась.
Боденштайн налетел на нее и в панике стал озираться по сторонам. От его обычной невозмутимости не осталось и следа.
— Пошутила! — ухмыльнулась Пия.
Но Боденштайну было не до смеха.
— Еще раз так пошутишь — и обратно пойдешь пешком! — пригрозил он. — Меня чуть инфаркт не хватил!
Они пошли дальше. Сарториус скрылся в доме, но дверь оставил открытой. На последних метрах Боденштайн обогнал Пию и взбежал по ступенькам крыльца, как странник, который после долгого марша через болото ощутил наконец под ногами твердую почву. В дверном проеме показался пожилой мужчина в стоптанных домашних тапках, в замызганных серых брюках и потертой вязаной кофте, свободно болтавшейся на его тощем теле.
— Вы Хартмут Сарториус? — спросила Пия.
Мужчина кивнул. У него был такой же запущенный вид, как и у его двора. Узкое лицо было изрезано тонкими морщинками, и о его родстве с Тобиасом Сарториусом напоминали лишь необыкновенно синие глаза, которые, однако, уже давно утратили свой блеск.
— Сын говорит, что речь идет о моей бывшей жене? — произнес он тоненьким голосом.
— Да, — ответила Пия. — Она вчера серьезно пострадала в результате несчастного случая.
— Проходите.
Он провел их по узкому мрачному коридору на кухню, которая могла бы быть уютной, если бы не была такой грязной. Тобиас стоял у окна, скрестив на груди руки.
— Нам дала ваш адрес фрау доктор Даниэла Лаутербах, — первым заговорил Боденштайн, который быстро пришел в себя. — Согласно свидетельским показаниям, вашу бывшую жену вчера во второй половине дня кто-то столкнул с пешеходного моста на станции Зульцбах-Норд прямо под колеса проезжавшего мимо автомобиля.
— О боже!.. — Хартмут Сарториус побелел и схватился за спинку стула. — Но… кому и зачем это могло понадобиться?..
— Мы это выясним, — ответил Боденштайн. — У вас нет никаких предположений — кто мог это сделать? У вашей бывшей жены были враги?
— У моей матери вряд ли, — вмешался Тобиас Сарториус. — Зато у меня хоть отбавляй. Вся эта проклятая деревня.
В его голосе звучало ожесточение.
— У вас есть определенные подозрения? — спросила Пия.
— Нет-нет, что вы! — поспешно ответил Сарториус-старший. — Я не знаю никого, кто был бы способен на такое.
Пия перевела взгляд на Тобиаса, который все еще стоял у окна. Против света она не могла как следует рассмотреть его черты, но по тому, как он поднял брови и скривил рот, можно было понять, что он с отцом не согласен. Пия почти физически чувствовала гневные флюиды, исходившие от его напрягшегося тела. В его глазах горела давно подавляемая ярость, тлела, как огонек, ждущий лишь повода, чтобы вспыхнуть и испепелить все вокруг. Этот Тобиас Сарториус был бомбой с запущенным часовым механизмом. Его отец, напротив, казался уставшим и бессильным, как глубокий старик. Состояние дома и участка говорило само за себя. Жизненная энергия этого человека иссякла, он в буквальном смысле забаррикадировался от мира обломками собственной жизни. Быть родителями убийцы всегда было несладко, а в такой крохотной деревушке, как Альтенхайн, и подавно — каждый день этих несчастных Сарториусов заново прогоняли сквозь строй. Неудивительно, что фрау Крамер в один прекрасный день не выдержала и покинула мужа. Наверняка мучаясь угрызениями совести. Начать все сначала ей тоже не удалось — об этом красноречиво говорила холодная пустота ее квартиры.