Боденштайн молча повернулся и вышел. Пия еще сказала Хассе пару ласковых и последовала за шефом. Того не было в машине. Она пошла по улице и через несколько минут увидела его на скамейке у опушки леса. Он сидел, закрыв лицо руками. Пия постояла несколько секунд в нерешительности, потом молча села рядом с ним на влажную от тумана скамейку.
— Не слушай ты этого идиота! Мало ли что болтает какой-то обозлившийся на весь свет неудачник! — произнесла она.
Боденштайн не отвечал.
— Интересно, я хоть что-нибудь делаю правильно?.. — глухо пробормотал он через какое-то время. — Хассе за моей спиной выслуживается перед министром культуры и ворует для него протоколы допросов из дела, Бенке несколько лет работает по совместительству в кабаке, и я даже не подозреваю об этом, а моя жена уже несколько месяцев изменяет мне с другим…
Он поднял голову, и Пия судорожно проглотила комок в горле при виде безысходного отчаяния на его лице.
— Почему я ничего этого не вижу? Неужели я действительно такой заносчивый? И как мне вообще работать дальше, если я с собственной жизнью не могу разобраться?
Пия смотрела на четкие очертания его профиля и болезненно ощущала искреннее сострадание. То, что Хассе и другие воспринимали как высокомерие и заносчивость, было всего-навсего его манерой общения: он никогда ни во что не вмешивался, не пользовался своей властью. И даже в особых случаях он никогда не позволял себе задавать подчиненным вопросы чересчур личного характера. Это было не равнодушие, а сдержанность.
— Я ведь тоже ничего не знала о халтуре Бенке… — тихо сказала Пия. — И то, что Хассе ворует протоколы допросов, было для меня такой же неожиданностью, как и для тебя. — Она ухмыльнулась. — Даже о нашем тайном романе я до этой минуты не подозревала.
Боденштайн издал какой-то невнятный звук, не то рассмеялся, не то вздохнул. Потом покачал головой.
— У меня такое чувство, что вся моя жизнь рухнула… — произнес он, глядя перед собой. — Я уже не могу думать ни о чем другом, кроме как о том, что Козима изменяет мне с другим. Почему? Чего ей недоставало? Что я делал не так?
Он подался вперед и сцепил ладони на затылке. Пия закусила губу. Что она могла ему сказать? Существуют ли вообще утешения в таких ситуациях? После короткого раздумья она положила руку ему на предплечье и тихонько пожала его.
— Может, ты действительно делал что-нибудь не так, — сказала она. — Но когда между мужчиной и женщиной возникают проблемы, то виноваты всегда оба. Вместо того чтобы искать объяснения, ты бы лучше подумал о том, как вам быть дальше.
Боденштайн потер затылок и выпрямился.
— Мне пришлось смотреть в календарь, чтобы вспомнить, когда я в последний раз с ней спал, — произнес он вдруг с горечью. — Правда, с маленьким ребенком, который может прибежать в любую минуту, это немудрено…
Пии стало не по себе. Хотя они с Боденштайном очень сблизились за последний год, говорить с шефом о таких интимных вещах ей по-прежнему было неловко. Она достала пачку сигарет и протянула ему. Он взял сигарету, прикурил, сделал несколько затяжек.
— Сколько это уже продолжается? Сколько ночей она, лежа рядом со мной, наивным болваном, думала о другом? Эта мысль сводит меня с ума!
Ага, отчаяние постепенно переходит в злость! Это хорошо. Пия тоже закурила.
— Спроси ее, — посоветовала она. — Спроси ее сегодня же. И эта мысль больше не будет тебя сводить с ума.
— И что потом? Что, если она возьмет и скажет правду? Ах, будь оно все проклято! Я бы с удовольствием тоже ее… — Он умолк, растоптал окурок каблуком.
— Ну так сделай это.