— Эти картины, если они действительно существуют, могут иметь огромное значение для следствия.
— Да, конечно. Проходите.
Барбара Фрёлих провела ее наверх и открыла дверь комнаты Амели. Стоя на пороге, она наблюдала, как женщина-полицейский осматривала шкафы, опускалась на колени и заглядывала под кровать и под стол. Потом она отодвинула от стены бидермейерский комод.
— Потайная дверь! — произнесла Марен Кёниг и повернулась к хозяйке. — Я могу ее открыть?
— Конечно. Я и не знала, что здесь есть потайная дверь.
— В домах с крутыми крышами часто имеются такие ниши, которые используются как подсобные помещения, — пояснила женщина-полицейский и в первый раз улыбнулась. — Особенно если в доме нет чердака.
Она присела на корточки, открыла маленькую дверцу и залезла на четвереньках в нишу между стеной и крышей. В комнату повеяло холодом. Через несколько минут она вернулась, держа в руках толстый рулон, завернутый в бумагу и аккуратно перевязанный красной лентой.
— Боже мой! — воскликнула Барбара Фрёлих. — Вы и в самом деле что-то нашли!
Старший комиссар полиции Марен Кёниг поднялась на ноги и отряхнула пыль с брюк.
— Я возьму эти картины с собой. Если хотите, я напишу вам расписку в получении.
— Нет-нет, не надо, — торопливо произнесла Барбара Фрёлих. — Если эти картины могут помочь вам в поисках Амели, берите на здоровье!
— Спасибо. — Марен Кёниг коснулась ее руки. — И не переживайте так! Мы действительно сделаем все, что в человеческих силах, чтобы найти Амели. Это я вам обещаю.
В ее словах было столько сочувствия, что Барбара Фрёлих с трудом сдержала подступавшие к горлу слезы. Она благодарно кивнула. На несколько секунд она задумалась, не позвонить ли по поводу картин Арне. Но в ней все еще сидела горькая обида на него, и она не стала звонить. Позже, за чашкой чая, до нее вдруг дошло, что она даже подумала о том, что надо было хотя бы взглянуть на эти картины.
Тобиас беспокойно ходил взад-вперед по гостиной Надиной квартиры. Огромный телевизор на стене работал без звука. Тобиас знал, что полиция разыскивает его в связи с пропажей семнадцатилетней Амели Фрёлих, он только что прочел это в новостях бегущей строкой. Они с Надей полночи ломали себе голову, что ему делать. Надя предложила искать картины. Около полуночи она уснула, а он все лежал и отчаянно пытался хоть что-нибудь вспомнить. Одно было ясно: если он явится в полицию, его тут же арестуют. Он не мог объяснить, как в его брюках оказался мобильный телефон Амели, и по-прежнему ничего не помнил о той ночи с субботы на воскресенье.
Амели явно узнала что-то о тех сентябрьских событиях 1997 года, что-то такое, что стало для кого-то угрозой. Но для кого? Его мысли то и дело устремлялись к Клаудиусу Терлиндену. Одиннадцать лет он считал его своим единственным защитником и союзником на земле. В тюрьме он радовался его визитам, долгим беседам с ним. Каким он был идиотом! Терлинден просто стремился к своей цели и все это время думал только о собственной выгоде. Конечно, подозревать его в убийстве Лауры и Штефани у него не было оснований. Но он бессовестно воспользовался бедственным положением его родителей, чтобы заполучить то, что ему давно хотелось иметь, — Старый выгон, на котором он построил здание управления своей фирмы.
Тобиас закурил сигарету. Пепельница на столике перед диваном уже была переполнена окурками. Он подошел к окну и посмотрел на черную воду Майна. Минуты текли мучительно медленно. Сколько же Нади уже не было? Три часа? Или четыре? Хоть бы ей повезло! Ее план был единственной соломинкой, за которую он мог уцепиться. Если эти картины, о которых ему в субботу говорила Амели, действительно существуют, то, может быть, с их помощью удастся доказать его невиновность и в то же время выяснить, кто похитил Амели.