Подобные выпады звучали не впервые. Но не в такой грязной форме, и ранее никто так сильно не акцентировал внимание на Раифе. А Тараки для агелонцев много значил. Он был для них кем-то вроде святого. Естественно, прямая атака на Раифа и вызвала такую реакцию.
Скажу без ложной скромности: я так долго оставался главой Комиссии именно потому, что мне удавалось решать проблемы с пришельцами. Завистники и соперники не понимали в чем секрет. А он был предельно прост: я восхищался агелонцами, и на моем лице это было ясно написано. А лица наши, как известно, они читали. Так что на своем посту я был незаменим, и меня вынуждены были терпеть.
– Ну что, я созываю совещание? – спросила меня Джилл.
– Если б Моисей по каждому поводу проводил совещания, евреи до сих пор жили бы в Египте, – ответил я. – Решу эту задачку сам.
– Я и не сомневалась. Но на всякий случай распорядилась, чтобы в информационном отделе оперативно подготовили заявление. Основной тезис: излишне эмоциональные высказывания отдельных политиков не могут повлиять на сотрудничество между двумя дружественными цивилизациями.
– Молодец, что бы я без тебя делал!
– И еще, Ричард… Ты в хороших отношениях с Раифом. Может, стоит с ним связаться и попросить не отвечать Уокеру? Мало ли…
– Не беспокойся, Тараки на нападки давно не реагирует. Привык.
Я вспомнил одну из своих бесед с Раифом.
– Скажи честно, – попросил я его, – зачем тебе это все нужно? Тебе же было хорошо на «Второй попытке». Но ты на Земле, и отдаешь все силы, чтобы хорошо было тем, кого ты даже не знаешь.
– Честно?.. Еще в юности я часто задумывался, есть ли у меня какая-то миссия. Ведь у каждого человека она должна быть. Я искал ее и не находил. А вот на «Второй попытке» нашел. Немного поздновато – в 60 лет. Но я еще минимум двадцать жить собираюсь…
Передо мной стоял романтик и идеалист. Но идеалист этот был человеком действия. Человеком, который умел вести за собой.
– Ты, Джилл, можешь идти домой, – предложил я своему референту. – Или на свидание.
– Я бы пошла, – вздохнула Джилл, – но не зовут. Нормальные парни не зовут.
– А какие это – нормальные?
– Такие, как ты, только холостые, – мой референт был в своем репертуаре.
С агелонцами мне удалось поговорить только в восемь вечера. Точнее с агелонцем. На десятый по счету вызов я все-таки дождался ответа, и на экране появилось лицо Героны. Лица пришельцев были для нас практически одинаковы, и я узнавал, с кем говорю, только по цвету курточки. Герона всегда носил золотисто-красную. Думаю, такие куртки они надевали для нашего удобства. Они много чего делали, чтобы нам было удобно. Но все равно, странное это было ощущение – смотреть на лицо без мимики. На мордах наших кошек и собак отражается гораздо больше эмоций!
Герона был руководителем делегации пришельцев и находился на головном, самом маленьком «бублике». Я сказал «был», но с тем же успехом мог сказать и «была». Герона являлся чем-то средним между мужчиной и женщиной. Вместе с ним с самого начала Контакта на корабле жили и работали еще восемь агелонцев. Итого девять инопланетян – три дружных агелонских семьи. Представляю, как им там осточертело!
Наш разговор шел с небольшим замедлением – агелонский компьютер переводил и озвучивал сказанное каждым из нас. Причем голос, который я слышал, не был механическим, в нем присутствовали эмоции – дабы земляне лучше понимали смысл.
После традиционного обмена приветствиями – у агелонцев это было «спокойного сердцебиения», я заявил:
– Герона, слова сенатора Уокера – это не мнение всей Земли. И это не мнение правительства США. Скажу больше: он сам так не думает. Когда закончится предвыборная кампания, подобные обвинения сразу прекратятся. Я понимаю, что его высказывания вас шокируют, но вы давно знаете: наши политики ради достижения своих целей могут говорить жуткие вещи. Но это не становится делом.
Герона с минуту помолчал, потом я услышал ответ:
– Мы знаем, что означает слова ложь, обман, лицемерие. Мы понимаем, что это сложившиеся свойства вашего общения. Но мы не можем к этому привыкнуть, и у нас сильно бьются сердца. И в этот период мы не можем сотрудничать, – в голосе Героны звучала печаль.
Ответ меня удивил. Впервые было сказано, что их «обиды», их лакуны в диалоге носят физиологический характер. Или, быть может, я не так понял. Но у меня в голове возникла картинка: какой-то дурак что-то сказал – и агелонцы уже лежат с инфарктами под капельницами. А между кроватями бегают паукообразные медсестры. Но если это так, то как можно рассматривать их миссию? Как сплошное самопожертвование? Или я зря пытаюсь понять пришельцев с помощью человеческой логики и этики?
Конечно, я не мог обещать, что дураков у нас станет меньше. Поэтому просто попросил Герону проявлять терпение.
– Мы его и проявляем, – заверил Герона. – И очень устали. Трудно выдерживать. Поэтому через сорок пять дней нас сменят другие семьи.
Такие вещи раньше не говорились. Я никогда не задумывался о том, случаются ли у агелонцев срывы? Бывают ли они «на пределе»? Я почему-то был убежден, что сверхцивилизация – это сверхтерпение и сверхспокойствие.
– Мы беспокоимся за жизнь и свободу Раифа Тараки, – продолжил Герона. – Необходимо, чтобы он был под защитой.
– Я уверен, что Раифу ничего не угрожает, но сделаю все возможное для обеспечения его безопасности, – сказал я и подумал: «Завтра с утра позвоню Джону Бартону, пусть решит вопрос».
После этого заверения мы с Героной попрощались, и я поехал домой. Дома меня ждала моя Грейс. Она бросила интересную работу в Лондоне и перебралась вслед за любимым супругом в Нью-Йорк – «я тебя к этим наглым янки одного не отпущу». А вот дети – Томас и Джессика – остались в Англии. И правильно. Достаточно одного члена семьи, посвятившего себя главе Комиссии по Контакту.
– Привет, дорогой, ты сегодня поздно, – встретила меня Грейс. – Замучили тебя твои несравненные агелонцы?
Она подошла, обняла меня руками за шею, положив голову на грудь. И хотя Грейс часто меня так встречала, каждый раз это трогало. Привычка воспринимать такие нежные жесты как само собой разумеющееся у меня еще не выработалась.
– Агелонцы – нормальные парни. А вот среди своих много сволочей.
– Зато они свои, и понятно, чего от них ожидать
Мы прошли в гостиную, там был накрыт стол, горели свечи. В ответ на мое удивление Грейс пояснила:
– Сегодня двадцать пять лет со дня нашего знакомства. Ты снова забыл.
– Выкручиваться не буду, действительно забыл. В следующий раз исправлюсь, – пообещал я.
– Ничего страшного. Дату нашей свадьбы помнишь, и то хорошо. Нельзя от мужчины требовать слишком многого.
За ужином я рассказывал Грейс о случившемся за день. Жена меня слушала и, как обычно, вставляла свои шпильки.
– Агелонцам надо было подождать еще сто лет, пока такие, как Уокер, не вымрут как вид, а только потом сообщать о своем существовании, – заявила она.
– Может, они вышли на контакт, когда увидели, что мы в критической точке.
– Критические точки у нас уже были, и не раз. Могли бы твои любимые пришельцы появиться еще в 39-м году. Уверена, тогда они о нас уже знали. Зависла бы над Землей сотня их кораблей и условия бы поставили: будете воевать – уничтожим вашу планету. Гитлер со Сталиным точно бы в штаны наложили.
– Они не могут так вмешиваться. Их принципы не позволяют.
– Не вмешиваться в дела самоубийцы – значит просто умыть руки!
Мы часто спорили на эти темы. Грейс не разделяла моего восхищения инопланетянами. Быть может потому, что для нее вообще не существовало кумиров или авторитетов. Как только где-то появлялся новый объект преклонения, моя супруга тут же находила в нем недостатки. А мои романы она громила безжалостно, естественно на этапе рукописи. Я злился, возмущался, спорил. Иногда орал и топал ногами… Но переписывал. И становилось лучше.