– Но потом выяснилось, что у моей Зои роман с заместителем директора того самого банка, – продолжил я, – и вообще ей все надоело: «Я хочу жить, а не бороться за выживание», – сказала она. Вопрос, любит ли она того человека, я задавать не стал.
– Почему?
– Почему?.. Потому что подобные вопросы из дешевых мелодрам. В реальной жизни люди не должны так общаться. Ушла и черт с тобой! Глупо выяснять причины… После развода я сосредоточился исключительно на работе и дела пошли в гору. Вскоре у меня была своя еженедельная аналитическая программа. Но через год телеканал продали, и я стал получать указания – о ком и в каком ключе должен говорить. Я послал новое руководство на три буквы, пару месяцев сидел без дела, затем устроился в другой холдинг, где казалось все более-менее честно. Казалось… Помню свой разговор с директором. «В этой стране, парень, сохранить журналистскую невинность тебе не удастся, – сказал он. – Так что расслабься, стань как все, и получай удовольствие в виде денежных знаков. Десять штук в месяц тебе хватит?»
Тогда я решил уйти в Интернет, стать блогером. Там не было никаких запретов – говорил то, что накопилось и о чем раньше не решался. Я мстил. Мстил политикам, чиновникам, продавшимся коллегам по профессии за то, что мы живем не так, как мечтается. Месть была сладкой, я получал кайф. Кайф от травли людей. Короче, я действительно стал, как все, и через пару лет меня смотрели миллионы. Но от моей борьбы против всего плохого хорошего почему-то не прибавлялось…
Где-то с полминуты мы помолчали, потом Ядвига как-то очень робко спросила:
– А что было дальше?
– А дальше я задумался: «Кто я и чем занимаюсь?» Получалось, что я просто талантливый дерьмометатель, не более того. Но разве это нужно стране, где война продолжается и конца ей не видно? Где все ненавидят всех, а мы, блогеры, это чувство только множим. А страна живет от выборов до выборов в надежде, что уж теперь все будет иначе. Конечно, можно было бы уехать туда, где общество подобрее. Но для меня всюду было одинаково, только уровень жизни разный. BBC – эталон объективности – тоже врет! Там тоже выполняют чьи-то заказы. Наше время – это эпоха фейков, когда невозможно отличить правду от вымысла. Эпоха троллей и хейтеров, когда на одного, что-то создающего, тысячи критикующих. Эпоха всеобщего хамства. В восемнадцатом веке за оскорбление вызывали на дуэль. А сейчас и в Сети и на телевидении совершенно безнаказанно можно назвать человека гнидой, вором, педофилом… И началось это все с нас, с журналистов. А обычные люди берут пример. Для чего существуют социальные сети, если не для бесконечных споров и унижения друг друга?!
– А о чем-то добром и разумном ты в своих блогах говорить не пробовал? – спросила Ядвига.
– Пробовал, но это было никому не интересно.
– Понятно, милый Серж, – вздохнула Ядвига, – в целом у тебя все в порядке.
– В порядке?! – возмутился я.
– Да, мой рыцарь. Тебе просто не нравятся страна и время, в которых ты живешь. Но таких идеалистов много. Я думала, была беда какая-то…
– А тебе нравится?!
– Да, нравится. И моя Польша, и блогеры, и социальные сети. С их помощью можно почувствовать себя сопричастной к происходящему. Можно сделать карьеру с помощью ютуба или инстаграмм. Они выравнивают возможности.
– Так почему? – начал я и остановился, не хотел говорить «бежишь».
– Я бегу, точнее бежала от воспоминаний, – сказала Ядвига.
Я не стал спрашивать, «каких именно». Ждал, что любимая сама расскажет. И она рассказала.
– Я была замужем. Дважды. Первый муж был полицейский. Погиб в перестрелке. Когда мне рассказали о его смерти, у меня случился выкидыш. Я даже в клинику попала, психиатрическую. И… я просто не представляла, как жить одной. Ко мне стал приходить друг Войцеха – Богдан. Нет, ничего целый год не было. Но потом я вышла за Богдана. А еще через два его убили. Официально – автомобильная катастрофа. Но мне сказали, что не случайная. Они с Войцехом работали в отделе по борьбе с наркотиками… И мне все, все вокруг о них напоминало. Это просто невозможно вынести!
Рассказ Ядвиги был более чем лаконичным. Но я живо представлял себе, какой ужас она пережила. И все-таки не мог до конца в эту историю поверить.
– Убили двух полицейских? В Польше?!
– А ты считал, что убивают только в Украине?.. И… я долгое время думала, что мне уже никто никогда не понравится. Но ошиблась. Я буду тебя ждать, сколько потребуется. Буду ждать, – сказала Ядвига и заплакала.
– Ты чего? Перестань. Я должен прилететь максимум на две недели позже тебя.
– Я знаю. Но у меня какое-то предчувствие… Лишь бы ничего не произошло. Лишь бы тебя не «отбраковали».
«Отбраковка» – страшное слово. Попадание в лагерь, несмотря на все сложности, еще не являлось гарантией миграции. Агелонцы могли человека отбраковать. Говорилось, что они отвергают людей с «преступными наклонностями», а эти наклонности определяют, глядя в видеокамеры. Опасаясь быть отсеянными, потенциальные переселенцы вели себя тихо, доброжелательно. Конфликты возникали редко.
– Конечно, ты хороший, ты добрый, – стала успокаивать себя Ядвига. – В тебе нет никаких плохих наклонностей. Но у Стаса их тоже не было, но за ним пришли…
Когда гвардейцы сообщили Стасу Лучкевичу шокирующую новость, он чисто внешне воспринял ее спокойно – только голос его дрожал, когда он с нами прощался. А вот другие отбракованные, бывало, устраивали истерики, сопротивлялись. К ним применяли силу, но никто из мигрантов не пытался вступиться, опасаясь стать следующим. Обычно такое случалось в первые пять-семь дней пребывания в лагере. Рубиконом считался срок в десять дней. Если за тобой не пришли – все будет в порядке.
– Не волнуйся, – сказал я. – Я здесь уже одиннадцать суток.
– Точно одиннадцать? Ты считал?
– Конечно, дорогая. Все, засыпай, тебе рано вставать.
Ядвига улетала утром еще с двумястами переселенцами. Мы успели несколько раз обсудить, чем будем заниматься по прилету. Я, скорее всего, буду строить. Журналистом пока быть не желаю, хотя на «Второй попытке» уже есть радио и газеты. А Ядвига рассуждала так:
– Я буду лечить детей. На новом месте они же болеть не перестали. А еще есть ушибы, порезы. Глубокий порез я хорошо зашиваю. И помочь ребенку появиться на свет тоже умею.
«Дети, – подумал я. – У нас обязательно будут дети. Было бы хорошо иметь нескольких».
Ядвига, видимо, почувствовала ход моих мыслей и сказала:
– Хочу от тебя девочку, а потом мальчика. Только ты прилетай поскорее, не задерживайся. Обязательно прилетай. Прилетай…
Это звучало как молитва.
Глава 2. Ричард Купер
Я сидел в своем кабинете и играл в «Portal 3». Это была довольно примитивная «стрелялка», но она позволяла расслабиться и на время забыть о проблемах. Хотя психолог мне настоятельно советовал освоить другой вид релаксации – где нужно было отключить мозг и вообще ни о чем не думать. Я пытался, но силы воли не хватало. Не мог я ни о чем не думать! С детства, не переставая, в голове крутились какие-то мысли, часто мрачные. Спасибо творчеству – оно отвлекало. Отвлекало настолько, что в глазах появлялся веселый блеск, и большинство окружающих считали меня человеком жизнерадостным и позитивным.
В дверь постучали. По стуку я понял, что это мой личный референт, моя правая рука, моя подруга, точнее друг – Джилл Миллер. Я закрыл игру, принял деловой вид и придвинул к себе абсолютно бесполезную книгу «Психологический портрет агелонца». Я держал ее на виду исключительно из уважения к автору. Моя правая рука вошла через десять секунд, давая мне время «подготовиться». Так у нас было заведено.
Джилл. Среднего роста, стройная, черты лица не совсем правильные – нос великоват, губы тонковаты. Но когда она начинала улыбаться своей дразнящей лукавой улыбкой – это было само очарование. Как для чиновницы, то одевалась эксцентрично: приталенный пиджак, брюки клеш, белые кроссовки. Со мной вела себя одновременно по-деловому, по-дружески и провокационно. Иногда у меня возникали мысли: а не приставлена ли эта Миллер шпионить за мной? И в рамках задания хочет меня соблазнить. А может, не выдержать и соблазниться? Тем более секса у меня давно не было… Ни за что! У меня любимая преданная жена, а я верный муж и горжусь этим!