Мы плыли молча до самого берега, я бухнулась на песок между матерью и сестренкой. Мне было любопытно: не испугается ли он моей мамочки? Но он спокойно лег рядом с ней и представился:
– Кстати, меня зовут Виталий. Я тот самый нахал, который вчера вечером пытался похитить вашу дочь.
Он растянул губы в добродушной улыбке, а глаза насмешничали. Но мою мать голыми руками не возьмешь:
– Всыпать бы вам обоим, в другой раз бы подумал, стоит ли похищать такое сокровище!
Она старалась держаться сурово, но уже явно попала под его обаяние. Я удивилась: никогда не думала, что с моей матерью можно с ходу взять верный тон.
– А я уже подумал. Вы не возражаете, если я познакомлю ее со своим другом, а то он совсем один, с ума сходит со скуки.
От такого любезного обращения она так обалдела, что не возражала. Я тоже.
Его друг и в самом деле пребывал в дурном расположении духа и изнемогал от безделья и одиночества. При нашем появлении он несколько наиграно оживился:
– А, нашел свою русалку! – И, посмотрев на меня оценивающим взглядом, добавил:
– Смотри, такая и в омут затянет…
Он представился, Виталий назвал мое имя. Приятель тут же начал назойливо балагурить:
– Бросайте его, он вас не оценит. Вот посмотрите на меня: интересный мужчина, инженер, культурный человек, не чета этому офицеришке. Да он не знает, как к женщине подойти…
Я насторожилась: итак, что я знаю об этом человеке? Аспирант, завуч, офицер, изучает английский… Многовато для одного человека. А еще явно отдает дань спорту… Я посмотрела на Виталия и не смогла сдержать смех: он испепелял своего приятеля взглядом. Понятно, не успели договориться. А дружка немного нужно осадить.
– Да, я еще вчера заметила, что вы большой специалист по женскому вопросу. Но на этот раз солируете не вы. Будем с уважением относиться к погонам вашего друга.
И я с большим интересом уставилась на Виталия:
– Кстати, я не вижу, сколько у вас звездочек…
Мы расхохотались, фильм про «честное слово» помнили все, но смех был немного напряженный. Дружок почувствовал, что возможен «разбор полетов», и сбежал «за картишками».
– Иди, иди, трепло! – тепло проводил его Виталий.
Когда мы остались одни, я все же не выдержала и съязвила:
– А я все думаю: уж не на кафедре ли философии он бицепсы накачал? Ты в другой раз, когда женщине будешь мозги пудрить, друга заранее предупреди.
– Да ладно, Катюш, не дуйся. Я ведь почти ничего не соврал. Просто не сказал, что военный.
– Между прочим, у меня отец в армии тридцать лет, и никогда этого не стыдился.
– Так то – кадровый офицер. А я совсем недавно, еще сам не привык. Я, в сущности, человек-то очень гражданский. Когда мне предложили эту работу, я в школе завучем был. И все мне нравилось, и форму надевать не охота, да ведь не откажешь. Не первый год в партии… Вроде и не заставляли, но предложили так, что не откажешься.
Я слушала его, и мне уже было ближе и понятнее его строгое умное лицо, и морщинки вокруг глаз, но я не хотела этого показывать:
– Без меня меня женили?
– Почти. Как ни странно, я свою работу люблю. Только ты меня о ней больше не спрашивай, ладно?
– Ладно. А что ты там делаешь?
Я думала, он рассмеется, но он рассердился не на шутку.
– Танцую.
– Ладно, не злись. Будем считать тебя философом, раз тебе так больше нравится. А куда же твой приятель делся?
– Вон, в окошке торчит, не хочет нам мешать. Позовем?
Я кивнула. Виталий махнул другу, тот подошел, но купаться с нами не стал.
Уже в воде я спросила:
– А английский тебе зачем?
– Для общего развития, любопытная солоха.
– А ты – темная лошадка. Поскакали?
Он смотрел на меня очень спокойно и не без удовольствия:
– Попалась бы ты мне несколько лет назад…
Он явно чего-то не договорил, но я чувствовала, что он не хочет лгать, и решила не спрашивать, а свести все к шутке:
– Несколько лет назад ты надрал бы мне уши, ведь ты был завучем, а я не самой примерной ученицей…
Он обрадовался и с удовольствием стал развивать тему:
– Ни за что. Я бы тебя нашлепал.
Дни полетели незаметно. Мать привыкла к Виталику, но не теряла бдительности. То есть подслушивала, подглядывала, или посылала сестренку посмотреть, чем мы занимаемся. А занимались мы плаванием и настольным теннисом. Он играл намного лучше всех и натаскивал меня терпеливо и с удовольствием. Уже через неделю я начала понемногу обыгрывать некоторых завсегдатаев, а Виталик раздувался от гордости. По вечерам я говорила матери, что мы идем в кино или на танцы (она считала неприличным оставаться с мужчиной один на один), а сами гуляли и болтали.
Я хорошо усвоила урок, и ни о чем его не спрашивала, но иногда он начинал рассказывать эпизоды из своей школьной практики, и мы смеялись вместе. Но особенно хорошо он умел спрашивать и слушать. И создавать ощущение, что я – инопланетянка, и все, что я рассказываю, ему страшно интересно и ново. Мы бродили в кромешной тьме по дороге, ведущей в город, сразу отбросив прогулки в парке, где на каждой скамейке целовались влюбленные. Мне казалось, что мы – выше этого.
Однажды мы сидели на скамейке на берегу моря. Позади нас протянулась полоса колючих кустарников. Впереди – легкие волны с тихим шорохом, расслабляя и убаюкивая, накатывались на песок. Ночь была теплая и лунная. Вдруг он попросил меня поцеловать его. Я растерялась: мне и самой хотелось этого, но страшная скованность мешала мне сделать это. Я чувствовала, что стою на краю бездны, пугающей и притягательной.
– Прости, я не могу.
– Не хочу?
– Нет, не могу.
– Но ведь ты хочешь этого. Неужели ты думаешь, что я не вижу, что ты тоже не считаешь нас просто приятелями? Или ты думаешь, что это – курортный роман: конец путевке – конец любви?
Я обрадовалась и испугалась: он впервые произнес это слово, да так просто, будто между нами все давно было решено. И я спросила с надеждой в душе и иронией на губах:
– А ты думаешь, что это не так?
– Нет, не так. Я не хочу быть нечестным с тобой: может быть, мы никогда больше не встретимся, но, поверь, это останется. Останется чистым и добрым, но слишком поздним подарком судьбы, чтобы принять его, не задумываясь, имеешь ли ты на это право.
Я молчала. Мне нравилось, что он не врет ни мне, ни себе, но мне трудно было ответить. Он сказал так много, и так много не договорил. Ну и пусть. Я привыкла не задавать лишних вопросов. На меня напал столбняк. Виталий продолжал говорить тихо и веско:
– Ты читала Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой»?
Я кивнула. Лучше уж говорить о литературе, но он вернул разговор в выбранное им русло:
– Я не хочу говорить об этой вещи, она очень спорная, но название! Какое яркое название – праздник, который всегда с тобой! Зачем мы сами, умышленно, не хотим сделать этот праздник еще более неповторимым? Радость возникшей между нами духовной близости уникальна, но и она мертва, и она сотрется в памяти. Я хочу унести с собой и другую память – запомнить вкус твоих губ, запах волос, ощущение твоей загорелой кожи пол моей ладонью. Неужели это – плохо? Неужели тебе не хочется того же?
Я дотянулась губами к самому его уху и прошептала:
– Тысячу раз я говорила себе то же самое, но мне все время что-то мешает.
Он заворожено ответил в той же тональности:
– Что же тебе мешает на этот раз?
– Во-первых, кусты позади нас. Судя по звукам, туда прокрался слон и вьет там гнездо. Слышишь? Я узнаю по дыханию свою мамочку. Это вполне в ее стиле.
– Ты шутишь?
– Какое там! Хочешь, проверим? – и громко добавила: – Давай, посмотрим, вода теплая?
Мы поднялись со скамейки и пошли в сторону моря. Через несколько метров мы оглянулись и увидели, как знакомый силуэт, крадучись и пригибаясь, удаляется в сторону турбазы. Мы переглянулись и начали сначала тихонько смеяться, а потом хохотать, перегибаясь пополам, падая на песок и всхлипывая. Какую песню испортила нам бдительная мамаша! И какое напряжение сняла…