Когда тебе смотрят в рот и боятся сказать лишнее слово – это меняет человека. Так стал быстро меняться и мэр, его вечная настороженность сменилась самоуверенностью. Из-под широкой груди стало расти округлое брюшко. Почему произошла такая перемена? И однажды мне стало понятно. У Ковалева увеличился оклад, появились другие доходы, в разы превосходящие жалование. Он стал воспринимать себя не нанятым работником, а хозяином, окруженным слугами. Отношения с ними проявляются в том, что как бы слуга ни превосходил хозяина, он всего лишь пьедестал, благодаря которому хозяин становится выше, сильнее, умнее. Слуги воздвигают этот пьедестал добровольно, многие с любовью и обожанием. Беда в том, что в присутствии хозяина слуга никогда не сможет показать всех своих достоинств, да и хозяин не сможет их оценить полностью.
Заведующий орготделом горкома партии возглавил комитет по имуществу новой администрации. Многолетняя дружба связывала его с руководителем исполнительного органа. По истечении третьего месяца моего вынужденного безделья они пригласили меня и предложили место специалиста в отдел по трудоустройству горисполкома. В старом здании, в комнате, которая никогда не знала ремонта, а окна не открывались и не мылись, начала я свою новую трудовую жизнь. По-моему, мы с еще одним работником тогда ничем не занимались, только высиживали время. Для моей кипучей натуры это было невыносимое безделье, а новое место работы после горкомовских кабинетов показалось клоакой.
Через пару месяцев вышел закон «О занятости» и была создана соответствующая структура. В областном центре, конечно, отвели под эту службу хорошее здание в центре города, нам в этом же здании дали дополнительно два кабинета. В нашей комнате разместился новый руководитель, бывший партийный секретарь одного совхоза, в двух других расширенный штат новой службы. Появился юрист, друг начальника. Вечерами они вместе проводили время с крепкими напитками, вынашивая далеко идущие планы.
Потянулись люди, поток безработных стал увеличиваться, как снежный ком. Работы в городе не было, но нужно было их посылать на какие-то вакансии, и после отказов ставить на учет, как безработных, для получения ими в дальнейшем мизерного пособия. Через три месяца, если работа не находилась, пособие снижалось. Каждую пятницу, когда все стремились быстрее уйти домой, директор устраивал по партийной привычке итоговые совещания с планами работ на следующую неделю. Что бы могли планировать для новых безработных? Информации никакой не было. В то время не было компьютеров, Интернета, все на уровне слухов, телефонных звонков. Я начала получать первые замечания по своей работе за то, что признавала безработными тех, кто мог бы уходить на места, не соответствующие их образованию или прежнему опыту работы.
Из армии вернулся сын. Не прошло и двух месяцев, как он сообщил, что женится. Тогда я и увидела в первый раз его будущую жену Машу. Они сидели на диване в гостиной, она юная, ей не было восемнадцати, худенькая, темные волосы на затылке в незамысловатом хвостике. Я забыла, как мой бывший муж представлял меня своей матери и говорил о будущей женитьбе. Сейчас я сама была против. В городе безработица, он только из армии, устроился с огромным трудом на работу грузчиком на то предприятие, где работал до армии. Она работала нянечкой в детском саду, училась заочно на бухгалтера.
– Маша беременная, у нас будет ребенок, – сказал сын, и мне пришлось согласиться с женитьбой.
– Ладно, женитесь, – сказала я. – Но у меня жить нельзя. Вторая комната должна быть свободной. Мама старая, в любой момент я могу ее взять к себе.
– Наша бабушка согласна, что мы будем жить у нее, – робко произнесла Маша.
У меня совсем не было денег на свадьбу. В центре занятости платили гроши и не вовремя. Маме пенсию не давали месяцами, она была мизерной. Кто-то начал делать деньги на поездках в Польшу, Финляндию. Занятия торговлей я считала низким занятием, недостойным для идейной дамы. Пришлось переступить через себя, свои принципы. Узнала, что знакомые собираются в шоп-тур в Финляндию за тканями. В магазинах были пустые полки, а женщинам наряжаться все равно хотелось. Оттуда привозили дефицитный по тем временем трикотаж.
Уметь шить и вязать всегда было жизненно важно. В постсоветские времена по сравнению с бывшими дефицитными ничего не изменилось. В начале 90-х чаще не шили, а перешивали: ткань для новой одежды тоже нужно было доставать. Практика перешивания старых вещей была простой: мамино платье становилось мини-юбкой, старые индийские джинсы превращались в юбку-карандаш, а ненужный платок – в жилетку. Я сама распускала вязаные вещи: пряжу расправляла паром, снова сматывала в клубки, ее можно было пускать на новый свитер. Короткие нитки связывались узелками, такая была экономия.
Нужно было набрать русского товара для этой поездки в Финляндию. Не все еще вывезли «челноки», что делали вояжи в Польшу. Туда провозили блок сигарет и 2 бутылки водки, разные электротовары. Проезжали 10 км на чужую территорию, продавали, и за ходку зарабатывали 10-15 долларов. Еще торговали слитым из бензобаков горючим. Из Польши привозили футболки, джинсы, куртки, бытовую технику. Это были китайские товары не самого высокого качества.
Для Финляндии это ассортимент не подходил. Можно было взять с собой блок сигарет, поделки из дерева, народные промыслы, льняные или вышитые салфетки и полотенца. Ценилось кружево. Правда, оно и у нас стоили недешево. Брали с собой то, что было дома и имело товарный вид. Бутылка водки 0,7 л стоила 100 финских марок. Я взяла большую хрустальную пепельницу, ее забрали на таможне. Хрусталь нельзя было ввозить. На таможне к нам относились как к аборигенам впервые открытых островов где-нибудь в Океании. Да и мы всего боялись. Руководитель группы сказала, чтобы мы ни с кем не спорили, подчинялись безотказно. В Хельсинки на площади, расположившись на каких-то длинных столах, мы молча выкладывали свой товар. Немолодые финны подходили, что-то брали, что-то откладывали в сторону. Мы не были первыми, цены уже сложились.
Ближе к границе были построены огромные ангары-супермаркеты для русских туристов, где можно было на вырученные деньги взять какой-нибудь товар. Я сумела купить тюк трикотажа и тюк плащевой ткани. Она тоже была дома в дефиците. С тяжелым грузом, возбужденные от поездки, мы возвращались в родной город. Правда, одному нашему туристу не посчастливилось побывать в этой стране. В гостинице, где мы расположились перед поездкой, он принял так много спиртного, что мы не могли его поднять на ноги. Пришлось его оставить, а на обратном пути притихшего забрать домой. Представляю, что ему сделала жена после этой поездки, на которую она, как все, возлагала большие надежды.
Тканью где-то надо было торговать. Что-то я продала на своей работе, остальное понесла на предприятие, которое было родным. В то время не возбранялось располагаться с товаром в холле управления, в зале заседаний. Так у меня разобрали все ткани. Сумма, которую я выручила от поездки, оказалась достаточной для проведения свадьбы сына. У меня даже кое-что осталось. Но этот шоп-тур был жесткой необходимостью, больше я никуда не ездила. Марки, которые выдали как НДС за товар на границе, я продала следующей группе.
В центре занятости директор с юристом начали ко мне придираться. Удивительно, за короткое время у меня образовалось четыре выговора за работу, два простых и два с занесением в личное дело. Остальные сотрудники наблюдали, никто не вмешивался. Набрали штат из родственников, друзей, образования никакого. Они были счастливы, что работают в госструктуре. Я не могла вынести такой несправедливости и подала на них в суд. Вопрос изучала заранее, проконсультировалась с юристом. Вроде, правда была на моей стороне. Суд шел два дня, редкий случай для такого разбирательства. Два выговора с меня сняли, два оставили. Позже я узнала, что судья и наш юрист были соседи по даче. Удивительно еще, что с меня сняли два выговора.