– Я уже отвечал на этот вопрос, – Григорий Ефимович старается сохранять спокойствие. – 1869 год.
– А если я тебе выбью зубы и ногти вырывать начну? – орет подполковник, брызжа слюной. – Тогда ты, наконец, вспомнишь, как было по-настоящему? Какой тогда будет год твоего рождения?
– Год рождения может быть только один, – разводит руками Распутин. – Что бы вы тут не начали делать, год рождения уже не изменить, он является делом свершенным, божьим промыслом.
– Смелый очень! – орет Липкин. – Капитан, надень на него наручники. Настало время правды. Сейчас я выбью из этого мудака все, что мне надо. Хорошо, патлатый, если не хочешь менять год рождения, то я тебе год смерти изменю. На текущий, сейчас будет тебе и промысел, и вымысел. Вся хуйня будет.
– Я бы вам рекомендовал, Григорий Ефимович, подписать бумаги, которые нам нужны, – обращается Гамбургский к Распутину. – Вы поймите, что мой начальник своего добьется в любом случае. И вы все подпишите и со всем согласитесь. Вопрос только в том, какая группа инвалидности у вас будет на момент вашего согласия и какие органы перестанут функционировать. Но мы с вами может избежать всего этого варварства, просто подписав то, что нам нужно.
– Это вы играть будете в хорошего и плохого жандарма? – рассмеялся Распутин. – В наши времена подобный прием тоже был широко распространен. Для тех, кто впервые с этой комедией сталкивается, довольно действенная вещь. Артисты из вас такие себе, если честно. В наши времена как-то более натурально играли люди.
– Зато ты, наверное, неплохой артист, патлатый, – орет Липкин. – Мы с тобой сейчас разыграем одну сценку из жизни, а потом перетрем за артистические способности.
Гамбургский заставляет Распутина встать, сложить руки за спиной, затем надевает на его руки наручники и заламывает их. В это время подходит Липкин и кулаком несколько раз бьет Григория Ефимовича по почкам, а затем в солнечное сплетение. Старец корчится от боли, но не издает звуков.
– Геройствуешь, патлатый? – злобно усмехается Липкин. – Начитался книг про пионеров-героев и решил повторить подвиг отважных партизан, которые ничего не сказали врагу? Но тут у тебя есть одна проблема. В нашем случае ты – это как раз враг. А партизаны – это мы. И мы не будем жалеть тебя.
Липкин еще несколько раз бьет Распутина по почкам, затем по ребрам. После некоторого раздумья, подполковник бьет старца по лицу. Затем Липкин возвращается к своему месту и садится. Гамбургский усаживает на стул избитого Распутина. После этого капитан возвращается на свое место и садится рядом с начальником. Григорий Ефимович кашляет, через некоторое время плюет на пол. Вместе с кровавой слюной, он сплевывает один из своих передних зубов. Липкин улыбается и пристально смотрит на Распутина.
– Поверь мне, патлатый, – ухмыляется Иван Абрамович, – мы еще и не таких ломали. Во всем признаешься, все подпишешь, это без вариантов. Ты даже сам поверишь во все, что нам нужно. А потом еще и имущество свое на нас отпишешь. И будешь благодарить, что жизнь тебе подарили. Ну, это, конечно, если будешь сотрудничать. Продолжишь упираться, долго не проживешь. Ну, что, подумал? Есть что нам сказать теперь, после того, как мы тебе слегка объяснили, как нужно себя вести, кто ты есть и что с тобой может случиться дальше?
– Пути господни неисповедимы, – произносит Распутин, глядя на отморозков, только что пытавших его.
– Охуеть какая глубокая философия, – осклабился Гамбургский. – Ты, давай, Григорий Ефимович, нам что-то по делу расскажи лучше. А вот это юродствование тебе точно не поможет.
– Пути господни неисповедимы, – повторяет старец. – Это, выходит так, что я пережил покушение в Юсуповском дворце, отравление, стрельбу, плавание в ледяной воде. И все ради того, чтобы попасть в руки к такой вот мрази, как вы? Лучше бы меня Юсупов пристрелил. Или этот, как его там, Доктор-Смерть отравил бы. Не так обидно бы все получилось. Где же это я так оступился, чтобы попасть в руки к подобным выродкам? Кто вас допустил на государственные посты, пархатое отродье!
Распутин вскакивает со стула, глаза его горят. Но, к сожалению, руки старца находятся за спиной и закованы в наручники.
– Что так не толератно, патлатый? – кричит Липкин, вставая со стула одновременно с капитаном. – За оскорбления придется ответить придурок. Очень скоро ты обо всем этом пожалеешь.
– Паразиты на теле российского государства! – кричит в ответ Григорий Ефимович. – Нехристи поганые! Зачем же вас из зоны оседлости выпустили?
Липкин подходит к разбушевавшемуся арестанту и бьет ему по яйцам ногой. Старец стонет и сгибается от боли. Липкин дважды ударяет Григория Ефимовича кулаком по затылку. Распутин теряет сознание и падает на пол.
– Так, капитан, пока это нацистское чмо тут отдыхает от беседы с нами, тащи сюда набор первой помощи, – говорит Липкин, поставив ногу на голову Распутина. – Скальпель, иглы, конфорку. Сыворотку правды неси тоже. Ну, и, давай еще, проводки электрические. Сделаем из него лампочку Ильича. Пусть посветит нам немного, а то сейчас рано темнеет…
Устранение. 2.2.
«Я, Григорий Ефимович Новых, родившийся в селе Покровское, Ярковского района Тюменской области 9 января 1969 года, признаю себя виновным в ряде преступлений, перечисленных ниже. Признаюсь в своих преступлениях добровольно и чистосердечно, без всякого на меня давления следственных или иных органов государственной власти. Тяжелый груз совершенных мною злодеяний не дает мне покоя и заставляет каяться в содеянном.
Вечером 8 ноября 2019 года я находился в квартире доцента О. В. Соколова, где вместе с ним и его любовницей Анастасией распивал алкогольные напитки. Находясь в подпитии, Соколов нарядился в форму Наполеона, требовал, чтобы все называли его не иначе, как «Сир», разговаривал на французском, делал вид, что не понимает русской речи. Олег Валерьевич размахивал саблей, наводил на меня и свою любовницу обрез, требовал, чтобы мы начали маршировать по квартире.
В ответ на эти действия, я, пользуясь некоторым сходством с Григорием Распутиным, нарядился в этого персонажа. Одежду я брал с собой, чтобы продемонстрировать своему приятелю Соколову, в роли кого я буду выступать на следующей реконструкции. Я, являясь русским патриотом и, в хорошем смысле этого слова, националистом, наоборот, говорил на русском, делал вид, что не понимаю французского языка, периодически кричал: «Деды воевали!», «Можем повторить!», «Поднимемся с колен вместе с Россией!» и тому подобные патриотические лозунги.
В целом, наша полемика с Соколовым была довольно забавной и являлась, скорее, чем-то юмористическим. Но его девушке, Анастасии, это все почему-то не понравилась. Она начала кричать на нас, называть нас импотентами, старыми дегенератами и иными обидными словами. Понимание русского языка вновь вернулось к Олегу Валерьевичу. Он взял обрез и застрелил свою подругу.
Затем Соколов стал плакать, сокрушаться о том, как же так нехорошо вышло. Он очень переживал, что труп горячо любимой девушки скоро начнет портиться. Тогда я предложил Олегу Валерьевичу свою помощь, взял топор и ножовку, с помощью которых расчленил труп девицы. Так как я теперь являлся соучастником этого преступления, то решил избавиться от лишнего свидетеля. Мы с Соколовым стали выносить пакеты с частями тела девицы и выбрасывать их в Мойку. Когда Наполеон бросал в реку очередной пакет с Жозефиной, я толкнул его в холодную воду, а затем прыгнул туда сам.
Я утопил Соколова, не давая ему всплыть к поверхности за воздухом, стараясь избавиться от свидетелей, но, так как вода была холодная, я переохладился, ослаб и был выловлен сотрудниками МЧС. Пока я лежал в больнице под ИВЛ с пневмонией, я обдумал свои действия и, после частичного излечения, добровольно явился в ФСБ и во всем чистосердечно признался.