не является, а всё довольно банально и до неприличия грязно: оба спят с нею, – по-скотски! И ко всему этому – сразу вдвоём. От такого открытия, Ген- надия тошнило, и он хотел сразу плюнуть и уйти, но немного подумав, решил повременить: «А вдруг я ошибаюсь, – мысленно сказал он себе, – и совсем не так обстоит всё на самом деле… Мало ли что этим, придуркам, взбредёт в го- лову болтать про неё. Может быть, всё то, о чём они языком мололи – их
мечты. Или было рассчитано лишь на меня, чтобы меня отшить от Клавдии. Хотя, один-то, ещё в самом начале сказал, что спать всем негде… Значит, из этого выходит… Да и куда мне идти?!.. Снова, к старухе проситься?.. Или к
Бове Харитону на кладбище, могилы копать… Куда мне дёргаться, когда зима на носу?!..».
Вернувшись под вечер на улицу Седова, когда солнце было ещё высоко, в квартиру вошли уставшие и у каждого по две авоськи в руках. В одних авось- ках лежали продукты и выпивка, в остальных – пустые бутылки из-под водки. Квартирка тесноватая, а ранее, вероятно, входила в число коммунальной. По- том переделали, отгородив туалет с душевой и миниатюрную кухоньку.
Прямо у входной двери, стоял – то ли топчанчик, то ли кушетка: ребёнку лишь на нём спать, но скорее всего переделанный старый диван. У стенки под пер- сидским ковром стоит широкая деревянная кровать: достопримечательность всей этой квартиры. Кровать застелена нарядным из атласа покрывалом, а на ней горка подушек в накидках. Посреди комнаты круглый стол и рядом
трюмо с тремя зеркалами, за которым расположился, впритык к кровати, двух-дверный шкаф для одежды. Несколько стульев и телевизор на тумбочке, а на полу, рядом с ним, радиола с проигрывателем и стопка пластинок. Вот и вся обстановка. На кухне, сквозь занавеску, виднелись на полу только пустые бутылки и угол кухонного стола. Рядом слышалось сопенье Капусты, а у по- рога возня с ботинком косолапого Хомяка.
– Хомяк!.. – крикнула Клава, снимая с себя верхнюю одежду, – чтобы ты
своим языком не блудил, тебе… да, пожалуй, и твоему другу, сегодня спать
под кроватью, как и договаривались ещё там, у базара… Будешь права качать и выступать не по делу, голодным оставлю, или на площадку в подъезд ноче- вать вас отправлю… Тебя первого вышвырну… – как паршивого кота, так и
знай, недошлёпа!.. Потому, подлая твоя ненасытная утроба, быстро на кухню и всю тару заполнить на завтра и на вечер… Скоро стемнеет, попрут ходоки… Сидоркин!.. твою дивизию мать!.. давай, садись чистить картошку… Я, к ва- шему сведению, уже с ног валюсь!.. Точно, раньше времени в гроб меня уло- жите, потому тёте хотя бы чуть-чуточку надо полежать… Гость наш тоже
устал… Раздевайся, Геннадий, на них не смотри, думай, что их здесь нету… От этих слов, произнесённых Клавой – насчёт кровати – в мыслях у Гендоша
вновь возникло подозрение: «Здесь что-то не так! – подумал он. – Неспроста она сказала, что Хомяку и его другу спать под кроватью, проговорилась!..». В эти минуты, по необъяснимой причине, его почему-то неумолимо и с садист- ской жесткостью пытки, душу истязая, всецело тянуло к этой сладкой жен- щине. И в то же время, она, являясь для него, как бы и никто: не давала по- вода и право изливать эти чувства. Но, вопреки этому: у Ивана Ильича, всё
больше возникала и полыхала в душе та проклятая ревность и злость. Хоть пойди и удавись в пролёте лестничного марша!.. В душе и мыслях полыхало желание, выбросить этих двоих, подонков-мерзавцев, с лестницы – да вниз головой! потом вернувшись в квартиру, набить – эту красивую мордашку са-
мой Клаве, а после затащить её в постель, раздеть до гола и надругаться над ней и собой до потери своего и её сознания, как, вероятно, надругались над нею, видимо, каждую ночь, эти два, ханурика-засранца!..
Пошлые, воинственные и в то же время скорбные мысли Гендоша были
прерваны, протарахтевшим, как будильник, звонком у двери. Капуста-Жорик, до этого усевшись на пороге кухни, чтобы с этой позиции за всеми наблю- дать, заканчивал чистить картошку, а Хомяк в это время позванивал на кухне бутылками, разливая горючий «нектар» для реализации. В квартире царила атмосфера безмятежного бытия, и лишь лёгкие колебания воздуха под потол- ком, будто начадили под куполом церкви ладаном. В помещении стоял
спиртной дух, и это лишь нарушало гармонию семейного бытия, но предре- кало скорую выпивку, под жаренную на сале и колбасе картошку.
– Что-то рановато первого клиента принесло…
Недовольно сказала Клавдия, продолжая лежать на кровати, подложив под голову руки. Задумчиво глядя в потолок, после паузы, продолжила:
– Жоржик, будь умницей, пойди и впусти, страждущего лыцаря-доходягу. Капуста-Сидоркин, со словами: «Не дадут за целый день, пидары-дятлы,
нормально еду приготовить и спокойно пожрать!..», со злостью бросил нож в кастрюлю с начищенной уже картошкой, и направился открывать дверь.
На пороге возник, с гримасой дебила на роже – зек – из соседнего дома, второго подъезда, о котором ещё утром вели разговор. Тюремная личность, подселившаяся недавно у Маруси, у дамки-брюхатой и её сожителя, а заодно и собутыльника полоумного Бациллы-шприца, какой-то ранее неожиданно-
стью для проживающих граждан не являлась. Сюда всегда ветром удачи
надувало подобных типов часто и густо, и, этот, новенький, ничем, заслужи- вающим внимания, не выделялся. От порога глядело, этакое мурло-мурлом, и, кажется, сразу на всех, но больше косил глазом в сторону лежащей на кро- вати Клавы. Харя, напоминающая клиновидную мордочку суслика, а скорее всего огромную дулю. Ладно бы – на роже присутствует лишь только гримаса вырождения, а то ведь и признаки идиотизма, на фоне острейшего слабо- умия: и всё это даже несведущему человеку невооружённым глазом видать. И даже Клаве, с кровати, где она лежит, и без всяких на то напряжений, ду- мает, чёрт знает о чём, но скорее всего, как она будет сегодня спать сразу с троими. А если ещё и судить, глядя на зека, на его перекошенный рот с пеной в уголках синих губ – на мысль приходило, что уголовный тип явно находится на грани бешенства, как у собак в летнюю и жаркую пору. У самого носа, на щеке, бородавка торчит, словно гриб навозник; крысиные глазки, сведённые к узкой переносице почти что до кучи. И этот брак самой природы, глядел
сейчас на всех так, будто сию минуту, попросив извинения, незваный гость
побежит опорожняться до-ветру. Рожа-то, рожа!.. Давно не бритая и вся в ка- ких-то проплешинах, словно по всей его морде черти огород неумело пахали; или долго гулял и процветал стригущий лишай; или ещё хуже, когда ранней весной неожиданно морозом побьёт уже вылезшую из земли картофельную ботву и она превратилась в проплешины. Рот полураскрыт и находится в
преддверии улыбки, правда, умалишённого. Если бы пред вами предстал
этот душевнобольной тип, вы бы ночи потом не спали. На нижней челюсти, во рту, две металлические фиксы торчат, словно клыки: мутные, железные фиксы и, вероятно, ни разу так и не чистились с того знаменательного дня, ко- гда их внедряли в эту перекошенную пасть; и случилось это, где-то ещё в рас- положении «зоны», на Каменке. Вопреки ожиданиям, на глазах присутствую- щих, нарисовалась та порода уголовника, с явными и отчётливыми призна- ками человеческого вырождения, а то, может быть, и бешенства, каких требу- ется пожизненно держать за кирпичным забором. Такие, типяры, на «зоне» являются самыми опасными для окружающих, имеется в виду – для нормаль- ных зеков, с мозгами. Прежде всего – эти недоноски – они, по своей природе немощны во всех отношениях и без исключения; из-за этого мстительны, ко- варны и злы. Сильный никогда слабого не обидит, а вот подобные субъекты, в любую секунду – ни с того, ни с чего – просто за нечайно брошенное кем-то
слово: он может пырнуть в темноте и даже в строю, или к примеру, в столо- вой, заточкой под рёбра, а то и под лопатку, метя прямо под сердце. О таких говорят, – отмороженный не только на всю голову, но и на всю жопу. Минуты