ожиданиям. Вскоре и суд состоялся: чего там тянуть?.. всего-то два, поло- умка. А после суда и ехать далеко не пришлось. Как раз, почти напротив, где магазин брали: через железнодорожные пути перейти, и вот она – и зона!..
исправительная колония для несовершеннолетних – «малолетка». Притом не где-нибудь, а рядышком с хим-складами: теперь два года вместо копчёной колбасы и ликёра, пришлось, нашим отмороженным персонажам, вдыхать с хим-складов аммиак. А если взобраться на второй этаж жилого корпуса коло- нии «малолетки» и посмотреть в окно, в сторону посёлка Красногоровка, то даже крышу вполне можно рассмотреть того злосчастного магазина. Отсидев в колонии от звонка до звонка, ибо особыми талантами – эти хмыри – не бли- стали, чтобы выйти на волю по условно-досрочному, потопали они, куда их и направили. Не проявляя зла и не тая обиду, на кого бы то ни было в этом мире, как и на свою судьбу и на органы опеки в погонах: в общем зла ни на
кого не имели. Начхав на всякое своё самолюбие и подсмыкнув штаны на пу- пок, отправились эти два, придурка, на призывную комиссию в военкомат, намереваясь, честно отслужить где-нибудь в стройбате. В первом же каби- нете врачебный консилиум принялся на обоих писать «досье» – притом с за- главной буквы: и что больше всего удивляет, – о чём писали-то?! Что, оказы- вается, эти два индивида, ни под каким соусом и при любом раскладе, не го- дятся даже в стройбат сторожами, кирпичи охранять. Призывник Сундуков
страдал таким плоскостопием, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Все сбежавшиеся в кабинет – коллеги – пристально стали глядеть на небывалое
зрелище. Все от медицины, все в белых халатах, стоя в кругу: шушу да шушу, а в центре умастив на табуретку, сидит этот, экспонат – Сундуков; а ноги,
ноги-то, как у гориллы, только что белые. А эти – эскулапы – будто бы впервые видят такое, да с открытыми ртами, и все ведь врачи-доктора, и так это долго разглядывают ножные ступни Хомяка, при этом осторожно щупают своими руками; приплямкивая, будто из его копыт собираются вечером наварить хо- лодца и пытаются определить, где тут перёд, а где зад у стопы. Что тут ва-
рить?!.. – чесался язык, у них спросить, – а что ведь и выбросить придётся. Прямо-таки загвоздка вышла с этими ногами. А тут, как на грех – второй такой же, – не лучше!.. И тоже призывник, и выглядит не лучшим образом. При
этом, немного подумав, заглянули в личные их дела: с одной, оказывается, конторы и за одним забором «малолетки» сидели, можно сказать, – что вчера. И пока у его друга разглядывали клешни, этот, второй: всё стоял да
стоял, опёршись плечом о дверной косяк, и о чём-то, видимо, негодник, о по- хабном, о чём-то мечтал или думал, потому что смотрел он в окно, где на клумбе задрав задницу к верху, пропалывала травку, девица – «красное сол- нышко». А тут – прямо некстати – очередь дошла до него.
– Призывник Сидоров, будьте добры повернуть свою голову в сторону ко- миссии… И нечего глазеть вам по окнам, когда у вас проверяют ваше здоро- вье!.. – строго сказала солидная дама, что-то уж больно похожая своими за- машками на надзирательницу из Азовской колонии. В белом халате и кол- паке, в квадратных очках, а когда постучала резиновым молоточком по
крышке стола, и видя, что её слова не дошли до адресата, вновь уже: сильнее стукнула тем резиновым молотком, и прокричала:
– Вас, что?!.. мои слова не касаются?!.. Или вам сразу выписать бронью – направление в областной псих-диспансер, в Новочеркасск?!..
– У меня голова правильно повёрнута, – нагло сказал, проявляя хамство, при-
зывник Сидоров-Капуста и добавил, – если я её поверну в вашу сторону, то- гда я вас вообще видеть не буду…
– Что-то новое, – сказала задумчиво дама-психиатр, – вы у глазника ещё не были?
– Ещё не успел, – ответил Жоржик и вначале поник бородой себе на грудь, разглядывая зачем-то кисти рук, но одним глазом при этом косил куда-то в потолок.
– Ну, да… я не глазник, но и отсюда вижу, что у вас, Сидоров, косоглазие по- хлеще, чем у зайца любого бывает… Собственно, зачем и кто вас к нам при-
правил?!.. Кому вы такие нужны? Вас в собес отправлять надо и инвалид- ность вам оформлять, а не на медицинское освидетельствование по призыву на военную службу.
– Милиция их к нам направила, вот предписание от них, – сказала моло- денькая барышня.
– Вот милиция пусть ими и дальше занимается, а нам они ни к чему. Выпи- сывайте обоим белые билеты, чтобы и дальше не морочить людям головы…
Таким образом, бедолаг – инвалидов детства: один ногами страдает, только и годится, что хоть в виноделы в Цимлу или в Молдавию отправляй; виноград там будет, сорок восьмым своим размером ноги, топтать плоскими своими ластами-ступнями. А у второго, братка – по клоповникам – с головой, кажись, не совсем было всё впорядке, да такой непорядок просматривался… Сидо- рову-Капусте, чтобы увидеть что-то, надо было смотреть совсем в обратную
сторону, а то и голову положить себе на плечо и ставить глаза стоймя – верти- кально к земле. В общем: обоих наших персонажей постиг очередной крах – а так мечталось, послужить на благо отчизны. С того коварного дня, погнало и покатило их, как смитьё по дороге, пока в город Ростов не прибило. Хомяк, таща свои грязные штанины по асфальту, еле успевал переставлять клешни, а Капуста только головой вертел из одного угла Старого базара во-второй, ко-
собоко вглядываясь, щуря глаза и близоруко присматриваясь, – где бы что
повкуснее спереть. И в таком вот мажоре-режиме, шастали они по закоулкам и помойкам ростовским, пока их Клава к себе под подол не подгребла. С тех пор и стали втроём они жить, поживать и добра на палёной водке наживать. По правде сказать, сама Клавдия вообще-то почти не пила. Своим, оболтусам, отпускала всегда она норму: вечером на двоих по бутылке портвейна, а если ликёр, который был дорогой и который они любили, то только пол-литра, и только по воскресеньям. Начистив картошки пол ведра, жарили после на сале
или на шкварках, и когда остограмившись ликёром или портвейном, в кото- рый – для сладости – на стакан вина сыпали по две столовые ложки сахару, как в чай, и пили в прихлёбку, заедая картошкой. Насытившись до отвала, ло- жились все трое в одну постель, почивать. Перед тем, как улечься, заводили скандал, споря: кому очередь спать на краю, ибо частенько крайнего сталки- вали и ночью он с грохотом падал на пол. Клавдия какое-то время обычно
слушала, потом, пытаясь прекратить семейный спор, незлобно кричала:
– Эй, молочные братья, чего расквохтались?!.. Яйцо вам, ублюдкам, всё равно не снести. Сиську горазды сосать хоть всю ночь напролёт: один с одной стороны, второй с другой, а бутылок готовых к реализации, смотрю, кот наплакал… Чё за дела?!..
– В сиськах у вас, тётя Клава, всё равно молока нету… – сказал с укором и поддевкой Хомяк-косолапый.
– Чево-о-о?!.. – скривив свои красивые губки, спросила Клавдия и немного помолчав, добавила, – и правда, говорят, нахальство не имеет границ… Вам- то, обжорам, ещё и молока подавай?!.. Да если бы у меня ещё и молоко там было, вы бы, обормоты, меня в неделю до шкурки высосали… до-смерти бы засосали!.. Вот бестолочи! Им говоришь, что назавтра бутылок мало, а им в сиське молока подавай… Когда же я от вас уже избавлюсь?!..
Произносила Клавдия эти крамольные слова хотя и брезгливо, но без зло- сти, а больше для понту; высказывание рассчитанное больше на публику, со- стоящую из этих двоих, деляг-недотёп. На самом же деле, как бы она не со- глашалась или не противилась в душе той противоестественности – самой мо- ногамии – и крайне отрицательно не относилась к прочим научным терми- нам: в её положении – стремясь избежать одиночества – всем своим женским чутьём она понимала, что лучше иметь под боком двоих, хотя и придуркова- тых, и порой для неё ненавистных молодых особей-слуг, мужского пола, чем не иметь вообще живой души на кровати…