И при этом показал маме ее портрет - серебристое пятно среди
огненного моря, где вместо волн перекатывается пламя, и добавил, что он
теперь знает много путей и будет ее искать.
А вскоре к нему неизвестно откуда пришел странный, явно сумасшедший
старик с огромной седой бородой и в белой, расшитой красным, рубахе. Они
заперлись в комнате и не выходили оттуда более суток. То отец, то мать по
очереди дежурили возле двери и старались подслушать, о чем идет беседа, но
Андрей с гостем разговаривали на каком-то тарабарском языке. Когда же
старик ушел, мать спросила, кто это был.
- Ко мне приходил Авега, - просто ответил сын, чем-то сильно
расстроенный и огорченный. - Он есть у меня на полотне, разве не узнали?
- А зачем он приходил?
- Приносил соль Знаний, - Андрей загоревал. - Если б ты знала, мама,
как горька эта соль! Но сколько на Земле путей! Я уйду в любой момент, как
захочу, потому что все равно не буду жить в этом пошлом и однообразном
мире изгоев.
Родители перепугались, решили, что у Андрея опять появились мысли о
самоубийстве и вызвали "неотложку".
Его положили сначала в госпиталь при военной части, но когда
подросток через сутки убежал оттуда, увезли во Фрунзе, в детское отделение
психоневрологической клиники. И снова затребовали тетрадки, дневники,
картины. Поместили его в общую палату, однако Андрею надоели больные дети
и он через несколько часов пришел домой в Ташкент. Мать уговорила
вернуться назад, посадила в поезд и отвезла в клинику, где его заперли в
палате с решетками. Но когда приехала обратно, сын давно уже был дома и
мазал краской очередное полотно.
Мать снова вызвала "скорую", на Андрея натянули смирительную рубашку
и повели в машину, однако тринадцатилетний подросток разорвал ее в клочья,
и тогда ему поставили первый укол, подавляющий волю.
Собственно, из этого и состоял трехмесячный курс лечения. Его
выписали в марте с неизлечимым диагнозом - паранойя, а отец к этому
времени по совету врачей добился досрочного перевода в Ленинградский
военный округ.
На новом месте Андрею стало лучше, и к пятнадцати годам исчезли все
симптомы болезни. Он никогда не вспоминал свой третий побег и все
злоключения, с ним связанные, не хотел больше переустраивать мир, учился,
как все, и никакого особенного надзора не требовалось. От прошлого
осталась лишь тяга к рисованию, тайная любовь к дорогам и бродяжничеству.
Однажды он увидел на улице группу водных туристов, пристал к ним и уехал в
Карелию, спускаться на лодках по горным рекам. В другой раз прибился к
студенческому стройотряду и оказался в Нижневартовске; была еще такая же
стихийная поездка на Байкал, в Крым и на Валдай, но родители уже
смирились, опасаясь обострения болезни, не противились его внезапным
путешествиям, из которых он возвращался сам.
Матери не нравилось его творчество, однако она устроила выставку в
гарнизонном Доме офицеров, куда случайно забрел ценитель абстрактной
живописи, человек с французской фамилией Олеар. Через месяц Андрея
пригласили участвовать в Ленинградской выставке: абстракционисты в то
время были гонимы, страстно боролись за свое существование и место в
советской живописи. Первая их большая выставка была в Москве, прямо на
пустыре, и позже получила название "бульдозерной", поскольку власти
пригнали бульдозер и произведения искусства смешали с землей. Теперь они
отвоевали свои права и развесили картины в фойе кинотеатра. Андрей поехал
без картины, только для того, чтобы несколько дней побродяжить по
Ленинграду.